Мария в заповеднике - страница 28

Вдруг существо проговорило человеческим голосом:

— Госпожа! Мария! Матушка наша!

— За что приговорен? — оборвала его племянница Прокурора Калиграфка.

Существо оживилось и отвечало с готовностью и удовлетворением:

— Два убийства, первоклассные ограбления, тоже с трупами… Жаль умирать, матушка, еще не насытился.

— Когда казнь? — опять прервала его Мария.

— Нам не говорят, — пожаловался Цаца.

— Здесь тебя заранее предупредят о дне Обряда, — сказала Мария, как одарила сокровищем.

Магнус стал дрожать всем своим голым телом. И без всего услышанного, только лишь глядя на Цацу, можно было догадаться, что его вытащили из камеры смертников: у него торчали уши — и в прямом, и в переносном смысле слова — настоящего вора и убийцы. Но зрелище продолжало разворачиваться, и из леса, со стороны Усадьбы, материализовался Прокурор Калиграфк. Цаца сразу осмелел и напустил на себя независимый вид.

Прокурор вклинился к ним с видом опоздавшего человека.

— Кажется, дядюшка, отца-производителя привезли, как ты и заказывал, — сказала Мария.

— Идиоты! Вы куда его привели! — вместо приветствия набросился Калиграфк на приезжих. — Немедленно в Усадьбу! Прочь отсюда! Там ему клетка приготовлена специально!

— Какая клетка, дядюшка? — со льдом в голосе удивилась Мария. — Это же человек!

Она отвернулась презрительно и быстро растворилась в дверях Резиденции.

— Черт подери, несите же его в Усадьбу, наконец! — опять приказал Калиграфк.

— Я тебе не чемодан, чтобы меня носить, — вдруг произнес Цаца и гордо двинулся в сторону, куда показывал рукой охранникам Прокурор.

Несколько метров все за ним следовали, но вдруг охрана подхватила его под руки и поволокла. И сразу лес огласился третьим уже за утро, но на этот раз сдавленным, слабым и коротким вскриком — это был Магнус: он увидел прямо перед собой кривоногого Коменданта, в которого уткнулся ягодицами, начав пятиться обратно к своему окну по окончании зрелища.

— Вы так быстро выскочили на улицу, что снайпер несколько опешил, и поэтому вы все еще живы, — без предисловия сказал Комендант. — Ваше пребывание, как это было оговорено, закончилось вместе с лекцией. Сегодня до двадцати четырех ноль-ноль вы должны покинуть Заповедник.

Магнус послушно ответил:

— Да.

Он хотел обогнуть кривоногого, но тот опять загородил дорогу:

— Куда?!

— Собирать вещи, — ответил Магнус и кивнул на открытое окно.

— Вход в Резиденцию — там!

Кривоногий показал рукой на парадное с видом, не терпящим возражений.

— Да, конечно, — согласился Магнус и двинулся за угол к парадному крыльцу.

Он взбежал по лестнице, потянул на себя дверь и хотел быстро проскочить холл, чтобы ни с кем не встретиться.

— Магнус! Господин Художник!

Племянница Калиграфка, Мария, выросла перед ним как ниоткуда.

— Я вас извиняю за ваш костюм, — сказала она, приблизившись и разглядывая его трусы.

— Надо же, целый парашют!

Магнус с очевидным сожалением подумал о своей слабости спать в хлопчатобумажных, бесформенных трусах в цветочек.

— Магнус, это же я вас сюда пригласила?

Она подождала, пока он кивнул в знак согласия.

— А что вам сказал Комендант?

— Выехать до полуночи сегодня.

— Вот именно, — сказала Мария, — до полуночи и… ни часом раньше. — Вы меня поняли, Магнус? Ни часом раньше! Вы, может быть, еще раз пригодитесь бедняжке Ольге… По одному очень важному делу, — добавила она с особым холодом.

Магнус, Истома, проводил ее благодарным взглядом и через минуту был уже в раздумьях у себя в номере.

Днем он бесцельно бродил вокруг Резиденции и даже имел случай снова лицезреть Цацу. Жениха, так сказать, выпустили пройтись с Отцом Невесты. В лес эта парочка, конечно, не углублялась, а ходила на виду у всех, чуть не под ручку, и Цаца несколько раз даже похлопал по плечу Шенка совсем по-родственному. Последнее обстоятельство, разумеется, не замедлило вывести из терпения прилипчивого коменданта, и скоро он выкатился к ним на своих кривых ногах.

— Господин Министр! — Комендант остановился в позе оскорбленного достоинства. — Снайперов опасно нервируют эти обнимки и похлопывания!

Министр был смущен.

— Что говорит этот кривоногий? — спросил вдруг Цаца развязно, с неделикатными уголовными модуляциями в голосе.