Маркиза де Бренвилье - страница 18
Что в первом она просила его спешно приехать и попытаться освободить ее.
Что во втором она сообщала, что конвой состоит лишь из восьми стражников и пять человек сумели бы освободить ее.
А в третьем, что если он не может отбить ее у тех, кто ее конвоирует, то пусть возьмется хотя бы за пристава, убьет лошадь под его слугой и двух из четверки лошадей, запряженных в карету, захватит шкатулку и материалы процесса и бросит их в огонь, иначе она погибла.
Лавиолетт, стражник, показал:
Что в тот вечер, когда ее арестовали, г-жа де Бренвилье хотела проглотить длинную булавку, но он ей воспрепятствовал и объявил, что она подлая женщина и теперь он видит, что все, что про нее говорили, правда и она действительно отравила всю свою семью; она же ему ответила, что если она это и сделала, то лишь послушавшись дурного совета, и что у человека часто случаются помрачения.
Антуан Барбье, стражник, заявил:
Что названная де Бренвилье пила за столом из бокала и попыталась проглотить кусок стекла, но поскольку он воспрепятствовал ей, она сказала, что ежели он захочет ее спасти, то получит от нее целое состояние; что она написала несколько писем Териа; что в продолжение всего пути она неоднократно пыталась проглотить стекло, землю или булавки; что она предлагала ему перерезать горло Дегре, убить слугу г-на пристава, сказала ему, что нужно похитить и сжечь шкатулку, а для этого нужно иметь при себе горящий фитиль, чтобы все сжечь; что из Консьержери она написала Пенотье[30], передала ему это письмо и он сделал вид, будто согласен передать его.
Наконец, Франсуаза Руссель показала:
Что она служила у названной Бренвилье; что названная де Бренвилье однажды дала ей засахаренной смородины, которую она попробовала на кончике ножа, после чего сразу же почувствовала себя плохо. Еще г-жа де Бренвилье дала ей ломоть влажной ветчины, каковую она съела, после чего у нее началась сильная боль в желудке и у нее было ощущение, будто ей пронзили сердце, и она верит, что три года назад ее отравили».
При таких доказательствах трудно было держаться прежней системы полного отрицания. Тем не менее маркиза де Бренвилье продолжала настаивать на своей невиновности, и метр Нивель, один из лучших адвокатов того времени, согласился взять ее дело.
Он талантливейшим образом разбил один за другим все доводы обвинения, признав прелюбодейную связь маркизы с Сент-Круа, но отвергнув ее соучастие в отравлении отца и сыновей д'Обре, считая, что то был акт мести Сент-Круа по отношению к ним. Что касается исповеди, бывшей самой сильной и единственной уликой, которую можно было предъявить г-же де Бренвилье, то тут он опротестовал законность подобного свидетельства, опираясь на аналогичные случаи, когда свидетельства обвиняемых против самих себя не были приняты на основании законодательного положения «Non auditor pejare volens»[31].
Он привел три примера; поскольку они небезынтересны, мы целиком цитируем их по его письменному представлению.
Первый пример
Доменико Сото, знаменитейший знаток церковного права и крупнейший теолог, бывший духовником Карла V и участвовавший в первых заседаниях Тридентского собора при Павле III[32], поставил проблему человека, потерявшего бумагу, на которой он записал свои грехи; случилось так, что церковный судья, нашедший эту бумагу и на ее основании решивший донести на того, кто ее написал, был справедливо наказан вышестоящим по той причине, что исповедь столь священна, что все связанное с нею должно навеки сохраняться в тайне. В подкрепление этого положения был приведен приговор, о котором рассказывает в своем «Трактате о исповедниках» Родерико Акуньо, знаменитый португальский архиепископ.
Некий каталонец, уроженец города Барселоны, приговоренный к смерти за совершенное убийство, в котором он признался, отказался исповедаться перед казнью. Невзирая на все настояния, он с таким упорством отказывался, не приводя, между тем, никаких причин нежелания исповедаться, что все приписали таковое его поведение помрачению рассудка и решили, что оно вызвано страхом смерти.
Об этом его упрямстве оповестили св. Тома де Вильнева