Марксистский феминизм. Коллекция текстов A. M. Коллонтай - страница 9
И тогда, одновременно со всем рабочим классом, сможет она в преобразованном на новых трудовых началах обществе наконец отпраздновать двойную, великую победу: своё освобождение как продавца рабочей силы от цепей и рабства капитализма и своё всестороннее раскрепощение как личности и человека…
Социальные основы женского вопроса[5]
Глава четвёртая Борьба женщин за политические права
‹…› История феминистского движения на Западе учит нас, что даже в таком, казалось бы, общеженском пункте, как требование политического равноправия для женщин, интересы представительниц различных классов не совпадают. Для пролетарки политическое равноправие — лишь первый этап к дальнейшим завоеваниям: её цель — не женские права и привилегии, а освобождение рабочего класса от гнёта капитализма. Поднимая знамя женского равноправия, пролетарки рассчитывают не внедрять «гармонию и справедливость» в существующий «старый мир», а, наоборот, ускорить его падение.
Невольно приходят на память слова Клары Цеткин, брошенные ею как-то в полемике с феминистками: «Но мы не хотим того малого, чего добиваетесь вы — женщины буржуазного класса, а вы не хотите того большого, к чему стремятся пролетарки».
Однако, быть может, все наши выводы относительно невозможности тесного сотрудничества между буржуазно-женским пролетарским движением основываются на ошибочной аналогии с западным феминизмом. В отличие от большинства заграничных феминисток, наши равноправки ставят на своём знамени вполне демократические требования — вплоть до пятичленной избирательной формулы. Меньшая дифференцированность социальных слоёв населения, необходимость для всей политической оппозиции согласовать свои действия в борьбе с далеко не поверженными тёмными, враждебными силами — не создаёт ли всё это, вместе взятое, более благоприятной почвы для соглашения и сотрудничества всех общественных элементов добивающихся политического равноправия женщин?
‹…› Остановимся прежде всего на «Союзе Равноправности Женщин». Это, бесспорно, самая влиятельная из существующих у нас феминистских организаций. Она имеет наибольшее «идейное» влияние на направление и характер русского феминизма и притом представляет собою левое, демократическое крыло движения. Когда просматриваешь её программу — «платформу», в первую минуту охватывает чувство умиления перед «радикальностью» требований левых феминисток России. Чего, чего тут нет: от Учредительного Собрания и до амнистии включительно! О всеобщем, равном, прямом и тайном без различия пола, национальности и вероисповедания избирательном праве и говорить, разумеется, нечего. Но прежде чем умиляться и приветствовать этот факт как «отрадное явление», свидетельствующее о чрезвычайной демократичности нашего феминистского движения, полезно отдать себе отчёт в той политической и общественной атмосфере, которая окружала первые выступления равноправок на арене политической борьбы. Нельзя рассматривать программные требования политической организации, не учитывая в то же время общественные настроения момента, диктовавшие ей те или другие положения. «Союз Равноправности» возник в период лихорадочно повышенной деятельности русского общества. Оппозиционные элементы населения, разбуженные первыми раскатами революционной грозы, спешили опереться друг на друга, теснее сплотиться, чтобы дать более надёжный отпор поддающимся и как бы отступающим враждебным силам. То была весна памятного, грозного и величественного 1905 года.
В первое время своего существования «Союз Равноправности» объединял самые разнообразные женские элементы, от солидных буржуазок до «социалисток» включительно; но такова была сила тяготения к организации в русском обществе, что блоковое начало никого не отпугивало и не смущало.
Не успевшее ещё стряхнуть с себя вековую дрёму, навеянную старым режимом, общество чувствовало себя ослеплённым чуть забрезжившей алой зарей на горизонте и с увлечением хваталось за всякую возможность проявления своей «общественности», своей «самодеятельности». То был период расцвета «союзов». «Политические лозунги» реяли в воздухе, покрывая собою все остальные запросы, и чем они были «радикальнее», «крайнее», «революционнее», тем больший отклик находили в сердцах. Классовый антагонизм, ощущавшийся всё острее, по мере того как освободительное движение развёртывалось во всю ширь, как бы заслонялся страстной жаждой всей оппозиции «действовать дружно, заодно». Когда социал-демократия напоминала о его существовании и указывала на естественные границы, разделяющие даже оппозицию на два антагонистических лагеря, «общество», т. е. либерально-демократическая буржуазия, с негодованием отмахивалось от «узких доктринёров».