Маршал Ней - страница 4
Пресса тоже подделывает его последние слова: «Солдаты, цельтесь точнее!» — воскликнул он в последний миг, по крайней мере, так утверждает «Журналь де деба». Парижане смакуют невероятные слухи и самые безумные выдумки. Нашёптывают, что Наполеон встал во главе армии турок и американцев. Нея в одно и то же время якобы видели в Испании, в Италии, в Тулоне, Гренобле и Лионе. Рассказывают также, что герцог Веллингтон приказал инсценировать казнь, и маршал Ней бежал в Америку. «Замалчивание — самое жестокое наказание», — считал Паскаль. Герой исхода из России избежал забвения и грустной участи славного воина, который может рассчитывать лишь на незаметную конную статую в каком-нибудь сквере. Наполеон, личность огромного влияния, побеждает в своей последней битве, битве за будущие поколения, он оставил в мире неизгладимый след. Подобно тому как этот Юпитер возводит себе Капитолий на острове Святой Елены, казнь Нея вызвала бурю, которая угрожает восстановленной королевской власти. Произнесённые шёпотом слова, подхваченные ветром, поддерживают культ Наполеона, подобно тому, как эхо разносит стук копыт лошади, пустившейся в галоп. И хотя Ней остаётся тем, кем он был всегда, — инструментом, звуки музыки с его похорон вплетаются в симфонию, сочинённую во славу Наполеона.
Напыщенный Альфонс деЛамартин с пафосом сообщает: «Ней прикрыл грудь правой рукой, показывая палачам, где теплится жизнь».>{6} А живописец Жан-Леон Жером, мастер жанровых сцен, изобразил упавшего Нея, по щеке которого текут кровавые слезы. Так же как в «Войне и мире» воспевается военный гений Кутузова, русского Кунктатора, как назвала его мадам де Сталь, Сегюр представит в своем творчестве главную воинскую заслугу маршала Нея — отступление из России. Сегюр — это Толстой Храбрейшего из храбрых.
Июльская монархия примет многих военачальников, уволенных из армии при Реставрации, и откроет многим маршалам Империи дорогу к самым высоким государственным должностям. Режим Луи-Филиппа, у которого хватило ума, чтобы должным образом отнестись к праху Наполеона, не преминет также реабилитировать князя Москворецкого. В 1840 году в сельской местности, где были живы надежды на скорое восстановление Империи, бродячие коммерсанты торговали наивными картинками с изображением маршала, стоящего на мосту в Ковно с ружьём в руках либо сражающегося в битве при Ватерлоо, где он ещё угрожал неприятелю обломанной шпагой. Простые и наивные картинки волновали народную душу.
На следующее утро после Ватерлоо молодой поэт, подросток тринадцати лет с большим будущим, Виктор Гюго сочинил незатейливую песенку, где восхвалял битву спасения и отмщения, во время которой было покончено с гонителем свободы в сером сюртуке. Подросток не скрывает радости, узнав, что Ней, коварный маршал, как он его называет, приближается к смерти>{7}. Излив свою «вандейскую» горечь, Гюго возвращается к Храбрейшему из храбрых в «Отверженных», к Нею, которого он изображает ревущим в пучине Ватерлоо. Он так же силён, как товарищи Мариуса на баррикаде на улице Шанврери. Теперь перед нами апокалиптический персонаж, которого поэт росчерком пера помещает в абсурдную ситуацию: «Ней, вне себя, величественный в своей решимости принять смерть, подставлял грудь всем ударам. <… > Весь в поту, с пылающим взором, с пеной на губах, в расстёгнутом мундире, с одной эполетой, полуотсечённой сабельным ударом английского конногвардейца, со сплющенным крестом Большого орла, окровавленный, забрызганный грязью, великолепный, со сломанной шпагой в руке, он восклицал: “Смотрите, как умирает маршал Франции на поле битвы!” <… > Несчастный, ты уцелел, чтобы пасть от французских пуль!»>{8}
«Смертный приговор был наказанием, но не бесчестьем», — так граф де Шамбор поддержал аргумент защитников Реставрации, в соответствии с которым в истории героический князь Москворецкий останется на пьедестале, как и потомки рода Монморанси, сохранившие свою славу, несмотря на то что в 1632 году герцог, носивший то же имя, был обезглавлен по приговору парламента Тулузы.>{9} В противном лагере ситуация видится иначе.