Марсианский обелиск - страница 2

— Что там за аномалия, Аликс? — властно спросила она, обращаясь к ИИ. — Идентифицировать можно?

— Идентифицирован тягач, принадлежит «Красному оазису».

Абсурд! Это попросту невозможно.

«Красный оазис» был основан двадцать один год назад и стал первой из четырёх марсианских колоний, причём самой успешной, так как просуществовал дольше остальных. Но эре освоения Марса пришёл конец девять месяцев назад, когда «Красный оазис» поразила вспышка заразной астмы: так назвали недуг, что эволюционировал на планете.

С тех пор в радиоэфире — тишина. Нет никаких признаков человеческой жизнедеятельности. Только ветер гуляет в песках, и ползают по дюнам механизмы — сплошь управляемые ИИ.

— Где эта машина сейчас? — спросила Сюзанна.

— В семнадцати километрах к северо-западу от строительной площадки.

Так близко!

Откуда он взялся? До «Красного оазиса» свыше пяти тысяч километров. Как мог ИИ настолько далеко заехать? И кто отдал ему приказ?

Тягачи не предназначены для поездок на дальние расстояния. Большие, медлительные и неповоротливые, эти роботизированные вездеходы на гусеничном ходу, были созданы для того, чтобы перетаскивать оборудование с посадочной площадки к будущему куполу, строительство которого обычно начиналось — и в идеале заканчивалось — задолго до прибытия поселенцев. Скорость такой машины равна максимум пятнадцати километрам в час, а значит, даже с поправкой на задержку сигнала, ещё можно успеть послать ИИ на стройке новые инструкции.

Сорвавшись с места, Сюзанна споро зашагала дальше, а потом ещё и поднажала.

Натаниэль Санчез уже её ждал, прихрамывающей походкой расхаживая по веранде. Его шикарный электромобиль, аномалия из другой эры, стоял на гравийной подъездной дорожке к её коттеджу. Восьмидесятипятилетний Нейт был тощим, как жердь, но благодаря пальто с электрическим подогревом, не мёрз даже на кусачем ветру.

Сюзанна нетерпеливо помахала ему рукой:

— Знаешь, ты бы мог и не мёрзнуть на крыльце. Я надеялась, ты зашёл сам и уже варишь к моему приходу кофе.

Он галантно распахнул дверь, памятуя о хороших манерах, которые ему привила мать восемь десятилетий назад — одна из многочисленных черт, за которые Сюзанна его обожала. Ещё одной была верность своему слову. Хотя в проекте «Марсианский обелиск» Нейту принадлежало всё — оборудование на Марсе, банковские счета, этот дом, где Сюзанна собиралась дожить свой век — он всегда твёрдо придерживался давнего обещания, никогда не вмешиваться в её работу.

— Мне так и не удалось найти кого-то, кто был бы связан с «Красным оазисом», — сообщил он глухим и дрожащим от старости голосом. — Вероятно, всю группу обеспечения распустили.

Сюзанна опустилась в старое кресло без подлокотников, которое держала у двери, и принялась стягивать ботинки.

— Права на «Красный оазис» уже выставлены на продажу?

— Нет. — Упершись для равновесия в дверь, он осторожно выскользнул из сабо. — В таком случае я бы их просто купил.

— Вдруг их приобрели неофициально?

Он подал ей руку, помогая подняться.

— Я отрядил людей. Скоро всё выяснится.

В одних носках Сюзанна прошлёпала по древесине твёрдых пород и коврикам ручной работы в гостиной, но на пороге марсианской комнаты нерешительно оглянулась на Нейта:

— Есть ли хоть слабый шанс, что кто-то из колонистов «Красного оазиса» всё-таки уцелел?

Тягачи были роботизированными машинами, но их конструкция позволяла создать в кабине давление, удобное человеку, и ресурса системы жизнеобеспечения хватило бы на много дней для двоих.

Протянув из-за её спины руку, Нат распахнул дверь. Его усталое лицо, помрачнев, искривилось в гримасе.

— Учитывая отсутствие какой-либо заметной активности и полное радиомолчание на протяжении девяти месяцев? Вряд ли. Никого, Сюзанна, в этом тягаче нет. Да и зачем посещать обелиск, тем более, не сообщая нам о своём прибытии? Когда мои сотрудники выяснят, кто отдаёт вездеходу приказы, мы его развернём. А пока делай, что должна, и приглядывай за оборудованием.

Нат интересовался Марсианским обелиском всегда, но с течением времени, после того, как многие другие начинания потерпели крах, этот проект стал для него более личным. Он начал видеть в нём способ себя увековечить, а в себе — кого-то вроде Озимандии