MASH - страница 59

стр.

, — сказал Дюк, — только мы сможем их понять. Эти янки не смогут, но что я хочу сказать — у меня нет к тебе претензий. А если у тебя возникнут — скажи мне.


Капитан отхлебнул выпивки, оскалился и посмотрел на Дюка.

— И у меня к тебе нет, Малыш-Дюк, — сказал он.


— Минуточку, — сказал Дюк, уставившись на капитана Джонса. — С чего это ты зовешь меня Малышом Дюком?


— Ну, — сказал Копьеносец, — Ястреб написал мне про вас двоих, и сказал, что ты из городка Форрест в Джорджии, так?


— Ну да, — откликнулся Дюк, — но…


— Твой папаша — доктор?


— Ага.


— У него маленькая ферма к северу от городка?


— О, нет, — сказал Ловец. — только не это…


— Да подожди ты, — сказал Дюк. — Он прав. Пусть говорит.


— А кому сдавали в аренду ферму? — спросил капитан Джонс.


— Джону Маршаллу Джонсу, — ответил Дюк.


— Мне стоило стать юристом, — сказал Оливер Вендел Джонс. — А что стало с Джоном Маршаллом Джонсом?


— Его прирезал другой негр, — ответил Дюк.


— А что с его семьей?


— Они уехали на север.


— Точно, — сказал капитан Джонс. — Они подались на север. А знаешь, откуда они взяли денег на поездку?


— Нет.


— Доктор продал ферму, заплатил по долгам семьи и дал моей маме тысячу долларов. Они прозвали его Большой Дюк. Как тебе это, Малыш Дюк?


Капитан Форрест промолчал. Он просто сидел, глядя на капитана Джонса, и тряс головой.

— Понял, почему я не в обиде? — сказал Копьеносец.


— Дюк, — сказал Ястреб, — как сказал Грант генералу Ли в Аппоматоксе: «Сдаешься?» >[42]

— Ага, — ответил Дюк.








13


Хотя дел у полковника Генри Блэйка было больше чем когда-либо со времен Потопа, он был счастливей, чем когда-либо со дня прибытия в Корею. Первое, что он сделал после появления нового нейрохирурга, — позвонил генералу Хаммонду в Сеул и все еще хихикая про себя, поинтересовался, не желает ли случайно футбольная команда 325 эвакуационного госпиталя встретиться с одиннадцатью представителями 4077 МЭШ.

Генерал Хаммонд пришел в восторг. В прошлом году его команда так навешала единственным двум самопальным командам в Корее, оказавшимися достаточно глупыми, чтобы выйти на его амбалов, что обе кучки горе-игроков отказались от дальнейших игр. Таким образом генерал провел серию беспроигрышных игр из целых двух побед, мечтая когда-нибудь попасть в компанию Папашки Уорнера, Эймоса Алонзо Стэга и Кната Рокни. >[43] Свидание назначили на День Благодарения, через пять недель, на поле чемпионов в Йонг-Донг-По.

Следующим, что сделал полковник Блэйк, стало написание заявки в Специальную Службу в Токио, где он заказал срочной вертолетной доставкой две дюжины футбольных форм, шлемов, ботинок и наколенников. Затем он надиктовал сообщение с призывом ко всем кандидатам в команду явиться завтра в 2 часа пополудни. Копии объявления расклеили в столовой, в уборной, в душевых и в Стоматологической Покерной Клинике Доброго Поляка. После этого он явился в Болото.

— Ну, — сказал Блэйк, закончив доклад, — и когда же мы начнем делать ставки?


— Эй, попридержи коней, тренер, — осадил Ловец Джон, — может, подождем, пока выявим свои таланты?


— Да, неважно, кто у нас выявится, — ответил Генри. — Этот Хаммонд все равно ни черта не смыслит в футболе.


— Но, если ты будешь вести себя чересчур ретиво, тренер, — сказал Ястреб, — ты можешь раскрыть наши карты.


— Возможно, ты прав, — согласился Генри.


В тот же день в назначенный час после обеда на поле прибыли 15 претендентов. Спортивного инвентаря не предвиделось еще несколько дней, так что Генри со свистком, болтающимся на веревке вокруг шеи, по совету нейрохирурга дважды прогнали это сборище дилетантов по периметру поля и заставил сделать гимнастику. После всего этого он дал им подурачиться, попинать и покидать три имевшихся в наличии мяча, пока он и обитатели Болота оценивали потенциальных кандидатов.

— Ну, — сказал Генри за коктейлем вечерком в Болоте, — что скажете?


— А еще не поздно отказаться от игры? — спросил Дюк.


— Вот именно, — сказал Ястреб, — чья это была идея?


— Твоя, черт возьми, — ответил Ловец.


— Боже, они выглядят ужасно, — сказал Ястреб.


— Они будут смотреться прекрасно, — сказал Генри, — когда прибудет форма.