Маша и ведьмак - страница 2
Жили Крюковы на окраине небольшого поселка с названием Предгорный. Когда-то здесь в речном песке добывали золото, в лесу дичь и пушнину. Люди селились в богатом месте основательно, строили добротные избы и бани, заводили многодетные семьи. А где люди там и духи, добрые и злые. За ними шла всякого рода нечисть, — домовые, кикиморы и оборотни. Следующими в иерархии человеческих страхов были ведьмы. За всем этим неспокойным хозяйством в Предгорном присматривали ведьмаки из древнего рода Крюковых. Как водится, ведьмаков боялись и уважали, без них невозможно было избавиться от страхов и предрассудков.
Антоний сел в отцовский джип и выехал со двора на грунтовую дорогу. До деревни Лысогорье, где промышлял лжеведун, было около двух десятков километров. Младший Крюков преодолел это расстояние не без приключений. На полпути начался такой дождь, что пришлось ждать пока он прольется, — остановиться на перекрестке. Антоний не смотрел на мир глазами ведьмака, то есть, не видел все перевернутым вверх тормашками. Иногда в полнолуния в нем пробуждались признаки рода, — он слышал голоса, мог читать мысли, видел то, чего обычно не видел.
Тук-тук. В боковое стекло постучали. Антоний убавил звук плеера, из которого билась в бешеном ритме электронная музыка, и взглянул в сторону, откуда слышался глухой стук по стеклу. Прямо из леса пожаловал отцовский приятель, егерь Василий в желтом дождевике, с ружьем на плече.
— Так я и знал. Неспроста дождь идет с чистого неба, знать, Крюков на промысел вышел, — сказал он, прячась от дождя в машине. — Да еще и младший. Ты когда прибыл в родные пенаты?
— Вчера, — ответил Антоний, морщась от брызг с дождевика, которыми окропил его егерь, усаживаясь поудобнее. — И сразу попал…
— С твоим отцом не соскучишься, да, — кивнул егерь. — У нас вообще тут интересно, не то что в городах. Сидит народ в своих офисах, света белого не видит. Забыли с какой стороны солнце встает и заходит, — мужик завелся надолго. — У нас тут каждый день романтика и через день триллер. Голлиблуд отдыхает… Ты чем в городе-то занимался?
— Диджеем был в ночном клубе, людей развлекал… Триллер это точно, — мотнул головой и усмехнулся Антоний, вспомнив привезенную братом незнакомку. — Ты сам куда идешь? Подвезти может?
— Да нет, спасибочки! С Крюковым на задании лучше не связываться. Пережду дождь и пойду волков от оленят отгонять, — крякнув, ответил Василий, и спросил. — Слыхал поди, у священника из Коляды дочка пропала?
Теперь Антоний отрицательно замотал головой. Не слышал ничего, потому что приехал вчера и еще успел привыкнуть к забытому колориту родного края. Значит брат подсубботил им с отцом девушку с непростой родословной: хочет младшему брату подпортить первую инициацию. Девку, разумеется, будут искать, да и сама она будет против. Туго придется.
— Говорят, из клана Радона ее для ритуалов присмотрели, — продолжил Василий, и вдруг осекся. — Ну мало ли что болтает народ…
До Лысогорья, как только утих дождь, Антоний добрался быстро. Старое селение с потемневшими избами, корявыми деревьями и нелюдимыми жителями встретило его неприветливо, — иного он не ждал. Подъехав к дому лжеведуна, Антоний вышел из машины, окинул взглядом вереницу легковых машин, и вошел через калитку в прибранный двор. «Адепты» лжеведуна, всего человек десять-пятнядцать, мокли под моросящим дождем, ожидая своей очереди.
Собака на цепи надрывно и гулко залаяла на незнакомца в черных джинсах, в серой толстовке с капюшоном, покрывающим его голову, наводящим тень на лицо. Чуяла шавка, наверное, кровь ведьмака, смешанную с человеческой. В венах она текла быстрее обычного и была не черной, а темно-красной.
Антоний под возмущенные окрики людей поднялся на крыльцо и постучал. Дверь приоткрыла женщина, видно, жена шарлатана.
— Номером какой? — спросила небрежно.
Крюков молча толкнул дверь ногой. Вместе с ней вглубь коридора шарахнулась онемевшая баба, — вошел, прогрохотал по полу военными ботинками и открыл дверь в «приемную». Там за столом, под образами сидел нестарый еще мужик, обложенный книжками, склянками с зельями и пучками с травами. Хитрыми глазами он посмотрел на высоченного полудурка, — посчитал его душевнобольным или безнадежно влюбленным.