Машина - страница 20

Как и ожидал Гусев, разговор перешел на сорок четвертый цех, но вскользь, мельком. И в этом ничего не было особого — сорок четвертый и машина были сейчас в голове у каждого.

Для Гусева не было секретом, что скрытно, но настойчиво противился назначению Фросина не кто иной, как главный. На словах он был «за», но... и в дело шли недомолвки, вздохи и сомнения — тяжелая артиллерия искушенного в боях руководителя, хорошо знающего, что самые важные решения большей частью принимаются не в тихих кабинетах и не на шумных совещаниях, а так вот, мимоходом, в коридорах да в паузах между другими, не столь важными делами.

Не то чтобы главный инженер боялся или не мог прямо действовать... В конце концов, кто такой Фросин? Так, темная лошадка пока. И никто не знал, что назначение Фросина в какой-то миг повисло на волоске. Замы во всех цехах, по неписанным правилам, относятся к неофициальной номенклатуре главного инженера. Он с ними работает. Директор — тот больше с начальниками общается. Поэтому мнение главного, да еще поднесенное с изрядной долей объективности, значило для директора очень много. Но уж слишком оно было объективным, его мнение. Лезла она изо всех щелей, эта объективность. И директор приостановился, не откинул сходу непонятную ему кандидатуру, вокруг которой разгорелись неожиданные подспудные страсти. Случилось это в тот момент, когда главный инженер успокоился, уверовав, что не выйдет Фросин из-под его руки, так и останется в замах. А чаша весов колебалась, и перевесил ее Макаров, который вслух и своими словами сказал все, что он об этом думает.

Непрост был директор. Не был бы он директором, если бы так уж всегда к чужому мнению прислушивался. Но и Макаров не в мальчиках ходил, хоть и любил показаться шибко простоватым с виду. Он вовремя отвлек внимание на себя, заявив, что все это происки, и он знает, чьи именно. И что это не впервой: как только он, Макаров, найдет нужного человека, так и появляются разные сомнения и возражения. И не надо говорить, что это не так (никто, между прочим, и не говорил). И не надо его, Макарова, успокаивать (никто и не успокаивал). И начихать ему на все. Ему, Макарову, принцип важен, а в принципе получается, что ему во всем кто-то — не будем говорить, кто — палки в колеса ставит...

Директор про себя посмеялся, а фокус внимания сместился меж тем с Фросина. Соскользнул Фросин с точки неустойчивого равновесия, сам не подозревая, какие подводные течения схлестнулись было вокруг него. Так и ушел он из-под главного, попал в «номенклатуру директора».

Справедливости ради следует отметить, что все это происходило не впрямую. Сами главные участники этой чуть обозначившейся, но обещающей стать затяжной, распри (кроме, пожалуй, Макарова) едва ли подозревали о своих в ней ролях. По крайней мере, сознательно этого не обдумывали, а так — симпатия, антипатия... Не хотел главный инженер видеть во главе нового цеха Фросина и сам бы не мог объяснить, почему. И директор вдруг заколебался, а потом утвердил...

Главный добросовестно старался быть приветливым с Фросиным. Он стремился помогать Фросину в первых шагах на новом месте и помогал. И Фросин не мог без главного инженера шагу ступить — ведь новое производство, а все новое на заводе через главного инженера движется...

Гусев во все это вник, но не вмешался. Меньше всего ему хотелось оказаться на положении лихого комиссара, встревающего всюду, надо или не надо. Но и в стороне он стоять не мог. По его мнению, он во всем должен был участвовать, но ненавязчиво — так он свое дело понимал. Ведь не вредители же производством руководят! Помогать им — его дело. И личное, и всей парторганизации: ни много, ни мало — почти две тысячи коммунистов! Вот и вникал секретарь парткома Гусев, и радовался, что все идет как надо.

Правда, задевало немного, что директор и еще кое-кто считают его «удобным» секретарем — не скандалист, соглашается... Посмеивался Гусев за это над собой — тоже, наполеончик выискался! Самоутверждаться ему, видите ли, надо! Ведь для дела-то вреда нет, если его таким покладистым считают. Да и поводов, чтобы крепко на своем настоять, пока не было, мирно пока обо всем договаривались. Гусев себя в этом не переоценивал — и директора заслуга в этом есть, идет, где надо, на уступки, да и все с умом подходят...