Машина - страница 59

Василий Фомич тронулся было следом за ним и остановился в коридоре, глядя на неслышно удаляющуюся прямую фигуру Фросина. Знакомой была походка, как всегда развернуты плечи, сунута в карман левая рука, в правой зажаты перчатки...

Первым делом Фомич собственноручно заменил трубку у Фросинского аппарата. Это заняло у него сорок минут механической работы. Толстые пальбы Фомича сами отвинчивали, подкручивали, зачищали, а голова была свободна и думала о своем. Потом Василий Фомич позвонил с исправленного Фросинского аппарата  заместителю  директора завода по кадрам Макарову. Макаров был у себя, и Василий Фомич надел свое новенькое, выглядевшее безнадежно старомодным на его плотной фигуре пальто и пошел к Макарову. Василий Фомич не выбирал слов и рассказал все как есть, может быть, слегка сгустив краски — главного инженера он тоже недолюбливал.

Пару раз кто-то совался в дверь, и Макаров, не глядя, рявкал: «Занят!», после чего нажал клавишу и наорал на секретаря. Мешать им перестали, и они просидели еще полчаса. Макаров исподволь вытянул из Фомича все, что относилось и не относилось к делу. Фомич ушел успокоенный, хотя Макаров дал ему единственный совет, какой можно было дать: помалкивать. Сам Макаров не был так спокоен. Случай был из ряда вон выходящим, и по долгу службы он должен был им заняться. Посидев еще минут двадцать в одиночестве и позанимавшись для отвлечения какими-то бумажными делами, Макаров вдруг понял, что самое лучшее, что он может сделать — запрятать произошедшее в дальний угол памяти и постараться забыть о нем если не навсегда, то хотя бы до той поры, пока его не принудят официально этим делом заниматься.

Решив так, он повеселел, вспомнил о томящихся в приемной посетителях и ворчливо скомандовал секретарю по интеркому:

— Просите, кто там на прием...

А Василий Фомич битый час слонялся по улицам, месил слоновьими шагами мягкий влажноватый снежок, пока не наткнулся случайно на спешившую домой Алию. Очень удачно  изобразив на лице удивление приятной  встречей, он  изъявил желание проводить Алию, грациозно подхватил ее под руку и два квартала прошел рядом, отвлеченно разговаривая на разные темы. Решив, что неуклюжих околичностей уже достаточно, он как бы между прочим сообщил, что Фросин заболел. Так, ничего серьезного. Переутомился. И сквозняки там, в цехе, ужасные...

Для большей убедительности Фомич покашлял, постучал кулаком в свою необъятную грудь и удалился, искренне радуясь и удивляясь ловкости, с которой провел в жизнь так удачно мелькнувшую у него счастливую мысль.

Расставшись с Фомичом, Алия бежала домой, не чувствуя под собой ног. Одним махом взлетев по лестнице, она не сразу попала ключом в замочную скважину и в квартиру вошла, замирая от предчувствия непоправимого несчастья.

Фросин был дома и не производил впечатления неизлечимого больного. Алия бросилась к нему и он обхватил руками ее худенькие плечи, постепенно отмякая, чувствуя безмерную усталость. Алия попыталась не теребить его, как посоветовал ей Фомич, но от этого Фросину было только хуже.

Фросин проболел три дня. Он отлеживался дома, не высовывая носа наружу. Алия старалась подольше не возвращаться, чтобы дать ему побыть одному, но так, чтобы он не обеспокоился ее отсутствием.

Фросин делал вид, что все в порядке, и жаловался на горло. Алия поила его горячим молоком с медом. Фросин с отвращением пил молоко, читал и валялся на диване. Он боялся самого себя — раньше с ним подобных срывов не случалось. На третий день острота воспоминания сгладилась. Он отлично спал в эту ночь и утром, как обычно, пошел на завод.

Ни Фросин, ни Фомич, ни Макаров не знали, что главный инженер тоже сообщил в тот день директору о своем внезапном недомогании. Но он не заболел и работал в последующие дни по обычному, раз и навсегда установленному распорядку. О Фросине он не вспоминал, по крайней мере — вслух.

На городском партийно-хозяйственном активе секретарь парткома Гусев и директор сидели рядом. Василий Александрович удобно устроился в кресле, сложив руки на животе. Узкие глаза его были полуприкрыты, лицо сделалось сонным. Актив был для директора передышкой — выступать он не собирался, о чем пойдет речь было известно заранее, за завод он не беспокоился. Все было в ажуре, завод уже несколько лет удерживал переходящее Красное знамя министерства, в плане помощи сельскому хозяйству было тоже все благополучно, так что никаких подвохов директор не ждал.