Маска красной смерти - страница 12

Я сердито смотрю на Уилла, пылая неистовой яростью.

Он смотрит назад. Я осознаю, что он ведь не использует подводку для глаз, но его глаза такие темные и такие удивительные. И злые.

— Послушай, — говорит он. — Каждая секунда моего дня заполнена тем, что я должен сделать. Каждая секунда. Не я принимал наркотики прошлой ночью, и не я упал в обморок за занавеской из золотой парчи, и у меня нет друзей, которые оставили бы меня самого в клубе. Правильно?

— Я могла умереть.

— И чем это отличается от остальных ночей?

Это несправедливо, потому что я почти никогда не хожу в клуб чаще двух раз в неделю.

Дети вновь показываются в двери.

— Давайте немного позавтракаем, — говорит он к их радости, хотя слова, кажется, адресованы мне. Они уносятся прочь, и он встает с кровати. Уилл все еще одет в облегающую рубашку и брюки, что были на нем прошлой ночью.

— Уилл, — я нерешительно пробую его имя на вкус.

— Не рассказывай про свою жизнь, не перед Элизой. Она не знает других женщин, кроме нашей пожилой соседки, так что она непременно будет тобой очарована.

Он имеет в виду меня в клубе. Он не знает ничего другого. Но, возможно, это и есть все, что есть.

Парень проводит меня на кухню. Оба окна закрыты множеством одеял, которые, кажется, прибиты гвоздями, чтобы не допустить их открытия. По-прежнему проникает свет, создавая иллюзию приглушенного витража. Комната мягкая и, как ни странно, приятная. На столе шесть яблок. Уилл разворачивает полбуханки хлеба и начинает резать его большим ножом. Дети вытаскивают единственный стул и взбираются на него.

— Садись к нам, — говорит Элис. Я осторожно сажусь на пустой стул.

— Меня зовут Аравия, — говорю ей. Может быть, он на самом деле не знает, как меня зовут и кто я.

Уилл улыбается.

— Ты заботишься о них?

— Да. Наша мама умерла три года назад. — Он берет одно из яблок и кладет его перед Генри.

— Уилл, это вся еда, которая у нас есть до завтра? — глаза Элизы слишком большие для ее лица.

Я пытаюсь подсчитать, сколько еды для каждого из них, сколько кусочков. Он поджаривает хлеб на какой-то горелке.

— Воздух безопасен? — я кладу руку на свою маску. Это кажется странным — быть единственным человеком в комнате, у которого закрыто лицо.

— Нет, — говорит Уилл. — Не снимай маску. Я не хочу спасать тебя от нефильтрованного воздуха.

Я смотрю на детей, их голые лица. Воздух в нижнем городе, говорят, заполнен болезнью.

Уилл разбивает яйцо в маленькую сковороду и держит ее над горелкой.

— Итак, ты живешь здесь и растишь двух детей?

— Да.

— Это нелегко?

Он смеется.

— Да, это так.

— Как это произошло?

— Просто. Моя семья пережила чуму, поэтому казалось, что все в порядке. Я околачивался по району, когда все только началось. Я очнулся, лишь, когда подошел к девушкам с необычного цвета волосами, которые шли в клуб, одетые в черные корсеты. К девушкам, которые уставились в свои бокалы пустыми взглядами, оплакивая тот мир, который они потеряли.

— Это своего рода поэтично, — говорю я.

— Это было безрассудно,— он улыбается. — Но я получил работу, начал копить деньги. Потом умер мой отец, и заболела мама. Я платил за квартиру, искал деньги на лекарства и еду. Позже привлек внимание принца. Ему принадлежит Клуб Разврата.

Он владеет практически всем.

Уилл отбрасывает волосы с лица.

— Иногда у нас было достаточно на еду. Иногда нет. Я, казалось, хорошо устроился, работая в Клубе Разврата. Соседка присматривает за детьми ночью, пока я на работе. Она много не берет, оставляя их спать в своей запасной кровати. Я должен быть дома до восхода солнца, потому что она работает кухаркой в какой-то богатой семье.

Какой-то богатой семье. Как моя. Насколько я знаю, его соседка могла бы быть нашей кухаркой.

— Я привык расставаться с ними, когда мне было пятнадцать или шестнадцать, потому что не смог придумать, что еще можно сделать. Но сейчас я более осторожен.

Оставляя детей в опасности. Если власти находят одиноких детей, они приказывают забрать такого ребенка, и он или она уже никогда не возвращаются.

Уилл протягивает мне ломтик поджаренного хлеба. Я не хочу, есть их еду, у них ее так мало, но не принять кажется невежливым. Так что я передвигаю свою маску в сторону, как мы обычно делаем, когда находимся в месте, где могут быть возбудители инфекции, и откусываю свой хлеб.