Маскарад - страница 24
– У нас имеются много-много трубок и кое-какие клавиши, – отрапортовал Зальцелла. – Все остальное восстановлению не подлежит.
– Но что случилось? Кто посмел?
Зальцелла откинулся на спинку стула. Вообще-то, человек он был незлобивый, но сейчас Зальцелла неожиданно ощутил, что получает немалое удовольствие от происходящего.
– А скажите, господин Бадья, – спросил он, – когда господа Пнигус и Кавалья продавали вам Оперу, они случаем не упоминали ни о чем… гм… сверхъестественном?
Бадья поскреб в затылке.
– Э-э… вроде упоминали. После того как я подписал договор и выложил денежки. Они вроде как пошутили. Сказали: «О, кстати, ходят слухи, что в Опере водится призрак, причем не просто призрак, а в смокинге, ха-ха, смех да и только, ох уж эти творческие натуры, ну прям как дети малые, ха-ха, но на всякий случай, чтобы не столкнуться с настоящим бунтом, никогда не продавайте на премьерах билеты в восьмую ложу, ха-ха». Я хорошо помню эти их слова. Когда платишь тридцать тысяч долларов, память как-то вдруг обостряется. А потом Пнигус и Кавалья сразу убыли. На довольно быстром экипаже, как мне теперь припоминается.
– О! – Зальцелла почти улыбался. – Ну что ж, теперь, когда чернила уже давно просохли, пожалуй, стоит просветить вас относительно небольшой детали…
Птички пели. Ветер, словно погремушками, играл сухими коробочками вереска. Поднеси ухо к одной из них – и слышно, как внутри перекатываются и погромыхивают семена.
Матушка Ветровоск обследовала кюветы в поисках интересных трав.
Высоко над холмами сарыч издал пронзительный крик и ушел в вираж.
Дилижанс стоял на обочине – хотя на самом деле должен был вовсю нестись по дороге по крайней мере в двадцати милях отсюда.
Наконец матушке надоело. Она бочком придвинулась к скоплению кустов дрока.
– Эй, Гита, ты там как?
– Прекрасно, прекрасно, – откликнулся приглушенный голос.
– По-моему, возница начал проявлять легкие признаки нетерпения.
– Природу торопить бесполезно, – последовал философский ответ.
– Ну, я-то здесь ни при чем. Это ведь ты сказала, что на помеле слишком дует.
– Слушай, Эсме Ветровоск, лучше сделай кое-что полезное, – послышалось из-за кустов. – Буду очень тебе обязана, если ты нарвешь мне щавеля или лопухов.
– Щавеля и лопухов? И что ты намерена с ними делать?
– Я намерена сказать: «О, какое счастье, большие листья, как раз то, что мне нужно!»
На некотором расстоянии от кустарника, в котором нянюшка Ягг приобщалась к природе, раскинулось безмятежное под тихим осенним небом озеро.
В камыше умирал лебедь. По крайней мере, ему пришло время умереть.
Однако возникла непредвиденная заковыка.
Смерть, утомившись, присел на бережку.
– ПОСЛУШАЙ, – сказал он. – Я ЗНАЮ, ЕСТЬ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ ПОРЯДОК. ЛЕБЕДИ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ПОЮТ. ПОЮТ ВСЕГО ОДИН РАЗ В ЖИЗНИ – И КАК РАЗ ПЕРЕДО МНОЙ. ИМЕННО ОТСЮДА И ПОШЛО ВЫРАЖЕНИЕ «ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ». ТАК ТРОГАТЕЛЬНО. ДАВАЙ ПОПРОБУЕМ ЕЩЕ РАЗ.
Из тенистых закоулков своего одеяния он извлек камертон и слегка тронул его косой.
– ВОТ НУЖНАЯ НОТА…
– Не-ка! – ответил лебедь, качая головой.
– ПОЧЕМУ? ТЕБЕ ЧТО-ТО НЕ НРАВИТСЯ?
– Наоборот, мне тут очень нравится, – сообщил лебедь.
– УВЫ, НИЧЕГО НЕ МОГУ ПОДЕЛАТЬ.
– А тебе известно, что я ударом крыла легко ломаю человеку руку?
– МОЖЕТ, Я НАЧНУ, А ТЫ ПОДПОЕШЬ? ЗНАЕШЬ «СЕРЕНАДУ СОЛНЕЧНОЙ ДОЛИНЫ»?
– Дрянь из слюнявых фильмов! Я, между прочим, лебедь!
– ТОГДА, МОЖЕТ, «КОРИЧНЕВЫЙ КУВШИНЧИК»? ХА-ХА-ХА, ХЕ-ХЕ-ХЕ, ЗВЯК-ЗВЯК-ЗВЯК…
– И это называется песня? – Лебедь разгневанно зашипел и, качнувшись всем телом, переступил с одной перепончатой лапы на другую. – Не знаю, откуда ты родом, мужик, но в наших местах в музыке разбираются куда лучше.
– В САМОМ ДЕЛЕ? ТАК, МОЖЕТ, ПРОДЕМОНСТРИРУЕШЬ МНЕ?
– Не-ка.
– ПРОКЛЯТЬЕ.
– Думал поймать меня? – произнес лебедь. – Хотел нагреть? Думал, я расслаблюсь и исполню тебе пару тактов песни коробейника из «Лоэнлебдя», да?
– НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ. ЧТО ЗА ПЕСНЯ КОРОБЕЙНИКА ТАКАЯ?
Лебедь сделал глубокий, усердный вдох.
– Ну, та самая, она еще начинается: «Ты резать мой горло, битте шён…»
– С УДОВОЛЬСТВИЕМ, – произнес Смерть.
Коса рассекла воздух.
– Вот гадство!