Мастера детектива. Выпуск 13 - страница 11
— Ты одна из немногих людей, — продолжал Тим, — напрочь лишенных комплекса неполноценности. Доктор Адлер[2] был бы в восторге от тебя.
Сильвия улыбнулась своей знаменитой ледяной улыбкой и ничего не сказала в ответ. Официантка принесла рыбу. Подавать каждое блюдо она начинала с Маргарет, как будто была уверена, что именно миссис Чизолм — хозяйка сегодняшнего вечера.
— Завидую я Сильвии, — сказала Джин Хэнку. — Наверняка ее не разволновала бы даже возможность поймать журавля вместо синицы.
— А ты постоянно гоняешься за журавлем в небе, и это причина твоих тайных мучений? — спросил Хэнк.
Она улыбнулась:
— Неужели ты думаешь, что можно пробиться на экран и при этом сохранить какие-то иллюзии?
— Взглянув на тебя, об этом и не подумаешь.
Джин слегка приподняла свои изогнутые брови:
— Это одна из тех вещей, за которые мне платят деньги.
— Не говори так, — сказала Сильвия. — Это звучит жестоко: все равно что сказать, что вот эта рыбка поймана крючком, а не золотой корзинкой.
Все рассмеялись. Следующие несколько минут беседа колебалась, как пламя свечи на ветру.
— Во всяком случае, — вдруг сказал Питер, — наш хозяин устроил для нас неплохое приключение, так что будет о чем вспомнить в старости.
— Все это действительно напоминает приключение, — сказал Осгуд. — Ужин неизвестно от чьего имени, шум дождя за окнами и бесшумно возникающий Хокинс… Вполне возможно, что в старости мы будем благодарны нашему хозяину за волнующие воспоминания о сегодняшнем вечере.
— В старости, — сказала Маргарет, — я буду сидеть на углу с карманом, полным мятных конфет, и буду угощать ими всех соседских ребятишек.
— Представить только: Маргарет с карманом, набитым мятными конфетами, — усмехнулся Питер. — Не говорите о старости. Я не хочу стареть.
— Задумываться о возрасте в самом деле тяжело, — согласился Тим. — Я боюсь наступления старости.
Питер поежился:
— А кому хочется быть старым и, сжавшись в комок, сидеть в кресле, цепляясь за прогнившую и высохшую нить жизни, медленно уползающую у него из рук…
— Совершенно верно, — сказал Хэнк, — до тех пор, пока великая хозяйка Смерть не сметет его прах в мусорный ящик.
— Ой, Хэнк, замолчи! — воскликнула Сильвия. — Ты говоришь, как священник, страдающий несварением желудка.
— Гром и молния за сценой, — насмешливо сказал Тим, — таинственность и свет свечей на сцене. Когда при молниях, под гром мы вновь сойдемся ввосьмером? Когда мы станем старыми? Никто из нас в старости не будет красивым. Подумать только, Джин, ведь даже вы на склоне лет станете похожи на ведьму из «Макбета».
— Перестаньте! — сказала Джин.
— Быть стариком ужасно, — задумчиво сказал Питер. — Дрожащие колени, слезящиеся глаза и прямой путь в могилу, куда ты сойдешь на неверных ногах, никем не любимый и никому не нужный.
— Но тем не менее судорожно цепляющийся за гнилую нить жизни, — сказал Хэнк. — Любопытно все-таки, правда?
— Я полагаю, — сказал доктор Рид, — все дело в том, что, несмотря на наши торжественные заверения в вере, среди нас не найдется ни одного, кто не страшился бы и в глубине души не ждал бы своего конца.
— И это наносит такой удар по нашему самолюбию, — сказала Сильвия, — что мы просто не позволяем себе задумываться над этим. Ни один из нас не хочет думать о том, что мир будет прекрасно существовать и без него.
— А ведь и в самом деле будет, — с усмешкой сказал Тим. — Даже без тебя, Сильвия.
— Может быть, если бы мы были умнее, мы предпочли бы умереть молодыми, — негромко проговорила Джин. — Это избавило бы нас от необходимости стареть.
— Необязательно молодыми, — сказал Тим, — скорее в тот период, когда мы находимся, как бы это сказать…
— В расцвете сил? — подсказала Сильвия.
— Да. Прежде, чем мы успеем уйти из этой жизни тем ужасным образом, который предсказывает нам Питер.
— Человек должен умирать, — сказал Питер, — когда он находится на вершине жизни, подобно Линкольну и Рудольфу Валентино[3], чтобы не познать страданий быть заживо погребенным в склепе старости. Должен сказать, что из нашего числа каждый достиг достаточной зрелости, чтобы умереть.
— Перестаньте! — вскричала Маргарет. — Вы говорите страшные вещи.