Мастерская Бога - страница 3

Я жизнью был на них

Испытан,

Остался верен. И любил...

И если жизни зачерпнуть

Пришлось однажды

Чашей полной,

Отныне вольно и невольно

Нам прошлого не зачеркнуть.

… На сопке

Над сияньем стали,

Открывшись

И тяжел, и груб

Стоит

Скалистой глыбой Сталин,

Из камня вышедший по грудь…

Плечом

Раздвинув сумрак ночи,

Он видит цель...

А в свой черед

Составу

Стрелочник-рабочий

Освобождает путь вперед.

И... спущенной,

Курка пружиной,

Не признающего покой...

Грохочет вдаль неудержимо

Железный поезд над рекой.

Мой друг Борис Ифугин

Лично, -

Не дрогнет верная рука, -

Вождю дает салют привычный –

Три торжествующих гудка...

Часть первая

Полз паровоз, состав мотая

Туда-сюда,

сюда-туда.

Тайга, от солнца золотая,

В окно вплывала.

И стада

Пушистых облаков над нею

Кричали в синь до хрипоты.

На горизонте, каменея,

Вставали дикие хребты.

Давно остались за спиною

Поволжье,

Вздыбленный Урал.

Тащился поезд, будто Ноев

Ковчег.

И горестный хорал

Вздымал

С немой молитвой в небо,

Должно быть, требовал венца.

Вагоны -

Кто в них только не был –

Стонали грузно без конца.

Сквозь их оконные решетки

Из сотен глаз

Тоска лилась...

И однопутка нитью четкой

Вдоль рек порожистых

Вилась.

Она двоилась

В черных плесах,

Сияньем солнечным лучась.

Наматывалась на колеса,

Чтоб убывать за часом час.

Ей не было конца и края

Дороге этой.

И над ней

Плечами с шумом напирая

На выступы седых камней,

Дым вился, поначалу стоя...

Потом стелился...

А потом

На ребра

Жестких сухостоев

Напарывался животом...

Уже проплыли мимо окон

И Верхнеудинск, и Чита,

Отмеченные зорким оком..

.

И отчуждения черта

Легла меж ними и составом,

Уставшим день и ночь идти.

Уже здесь

Книга верст версталась

Второго главного пути.

Вдоль полотна

Сновали люди –

Таскали рельсы,

Жгли костры...

Теперь в полузабытом гуде

Те впечатления остры.

Но в дни,

Когда свое крещенье

Принять готовилась толпа,

Тупыми были ощущенья,

И даже боль была тупа.

И ноги между тем месили

Откосы в круговерти дней.

В тот самый год

Страна Россия

Жила дорогой.

И о ней

Ее и помыслы, и думы.

И поезд шел, качая даль.

Качались в такт

Винтовок дула.

В глазах качались

Глыбы льда.

В купе, набитом до отказа –

(почти что

двадцать пять с трудом)

По воле грозного указа

Отныне превращенном в дом,

Ютились зеки (так селедки,

уложенные в ряд, лежат...)

И по бокам,

И посередке –

И каждый до предела сжат.

Здесь повороты по сигналу.

Путь без поблажек

И без льгот.

Судьба их в партии собрала

Не на один длиннущий год...

А годы зековы - резина –

Жуешь

И молча тянешь все ж...

Котомки сроком нагрузили

По самый верх - не унесешь.

В вагоне пульмановском,

Крайнем,

В одном из множества купе,

Условно меченном охраной

Простою литерою «П»,

Порою злясь, грустя порою,

Помяв и спины, и бока,

Терпели путь мои герои,

Друг другу чуждые пока.

Один - Чугай...

Другой - Лутавин.

Он был и тощ, и невысок.

В днях давних

Памятью плутавший,

Он тер свой стриженый висок.

Прижатый прессом плеч

К окошку,

Тоскливым взглядом

Жег стекло.

Лепил фигуры птиц из крошек

На ощупь -

Свет-то был - фуфло.

Тот свет

(признаться без утайки)

Нес серость, словно день суда.

Свет, не спеша,

Тюремной пайкой

Сквозь клетки

Падал к ним туда.

Когда ж со светом

Мрак квитался,

Бесцеремонно день турнув,

Лутавин выспаться пытался,

На тесной лавке прикорнув.

Тогда-то он

В купейном гаме,

В уставшей смене слов и дел

Был на заметку взят Чугаем,

Он подле на полу сидел.

А дальше -

Хмырь торчал гундосый –

Носитель всех дурных начал.

Хмырь на Лутавина и косо

Поглядывал. И зло бурчал...

Стремясь к окошку,

Хмырь рукою

Пометил...

Дернулся... Привстал...

И тут Чугай сказал такое,

Хмыришка

Ростом ниже стал.

Таков закон –

Ты тут сильнее,

Ты, значит, - пан.

А нет - молчи.

Так судит каторга. И с нею

Не спорь. И сердцем не сучи.

И если хевра захотела,

При встрече сделает...

Вдогон...

Чугай был сильный

Духом, телом –

Почувствовал в пути вагон.

И чувствовал Теперь Лугавин –

Покорно помощь он принял,

Хоть случай у него оставил

В душе осадок...

И не внял

Он здравой правде,

А глубоко

К Чугаю спрятал неприязнь.

... Чугай же,

Помянувший Бога,

Забыл Лутавина боязнь.

Иль сделал вид –

Он знать не может:

Чем люди платят за добро.

И, может, этот малый позже

Его подвесит за ребро...

Нет!

Он тюрьмой не верховодил,

Для жизни силы он копил.

... Он, тихий,

Корчился в проходе –