Мать Иоанна от ангелов - страница 14

— Но так пристойнее будет вам ходить, не одному, — молвил Казюк.

Ксендз улыбнулся.

— Мне все равно.

— Зато нам не все равно. Я всегда буду вас сопровождать, пан ксендз. Ладно?

— Ладно, Казюк, — засмеялся ксендз. — Впрочем, я как войду в монастырь, так выходить буду не часто.

— К нам не зайдете, пан ксендз? Мы люди хорошие.

— Все?

— Ох, может, и не все. Но пока не настал вечер, никто не знает, каков был день.

Они прошли через вертушку и остановились перед монастырской калиткой, рядом с костелом. Казюк указал ксендзу на звонок.

— Вот здесь, — сказал он. — Отворит вам такая славная сестра, Акручи звать ее. Она тут лучше всех…

Ксендз Сурин минуту помешкал.

— Прошу вас, пан ксендз, позвоните, — сказал Казюк.

— Ах да, — смущенно спохватился ксендз и потянулся к звонку. Осенив себя крестом, он дернул за веревочку.

— До свиданья, — попрощался Казюк. — Коли я вам понадоблюсь, паи ксендз, я всегда тут, в корчме.

Ксендз с ласковой улыбкой взглянул на Казюка. Тот стоял в двух шагах, высокий, статный. Растрепанные вихры торчали из-под овчинной шапки, огромные руки свисали полусогнутые, заканчиваясь внизу длинными, разлапистыми кистями. За его спиной виднелось в тумане местечко, через вертушку то и дело проезжали всадники с тюками. Мир суетился, занятый своими хлопотами.

— До свиданья. Оставайся с богом, — сказал ксендз Казюку.

Тут медленно, с тихим скрипом отворилась калитка, и перед ним появилась высокая, румяная, улыбающаяся сестра Малгожата a Cruce [6].

— Ждем, ждем, — сказала сестра Акручи и поцеловала руку у ксендза Сурина. — Мать настоятельница еще со вчерашнего вечера ждет. Она уже знала о вашем приезде, отец капеллан, — добавила сестра с грустной улыбкой. — А нынче велела сразу проводить вас в малую трапезную.

— Благодарю, я уже завтракал, — отказался ксендз Сурин, перекрестив сестру и проходя в калитку.

— Нет, нет, — сказала сестра, — эта малая трапезная у нас вроде приемной. Там мать настоятельница беседует с особо важными посетителями говорит, там никто ей не мешает. Пожалуйте, я пойду вперед.

Двигаясь сдержанно и плавно, сестра пошла вперед мелкими шагами, едва колыхавшими сборчатую, тяжелую юбку.

Внутри монастыря было тихо и светло. Беленые стены, чистые, отдающие деревом полы делали воздух прозрачным и благовонным. Слышались в нем и особые монастырские запахи — легкий аромат ладана и какого-то целебного бальзама. На светлых окнах стояли кое-где горшки с цветами. По коридору сестра и ксендз прошли в приемную, там сестра Малгожата отворила дверцу в решетке, разделявшей приемную на две половины, и ввела отца Сурина в небольшую трапезную, смежную с приемной.

— Сейчас доложу о вас матери настоятельнице, — сказала она со своей лучистой улыбкой и исчезла за дверью.

Комната была белая, светлая, на стене висело черное распятие, посредине стоял небольшой стол. Отец Сурин окинул все это взглядом, на него повеяло воспоминаниями, чем-то ушедшим в прошлое, и он глубоко вздохнул. Собраться с мыслями он не успел, — отворилась дверь, и вошла мать Иоанна от Ангелов.

Шла она медленно, словно не направлялась к определенной цели, а просто прохаживалась. Тщательно заперев за собою дверь, она неуверенной походкой двинулась в сторону отца Сурина, который стоял у противоположной двери. Была она маленького роста, худощавая. Просторное черное платье, большой платок на голове, ниспадавший почти до пояса, большой белый воротник, более широкий, чем обычно носят урсулинки, — все это, как догадался отец Сурин, должно было своими складками скрывать телесный изъян монахини. И действительно, его можно было заметить лишь по неравной высоте плеч, скошенных в одну сторону. Длинные руки с длинными пальцами, какие обычно бывают у горбатых, очерчивались струящимися линиями. Мать Иоанна остановилась на середине комнаты, сделала глубокий чинный реверанс и, распрямившись, взглянула на ксендза Сурина.

У нее были светлые, очень большие глаза на золотушном лице. Нос неправильной формы, маленький рот с пухлыми губами, резкая бледность кожи делали ее скорее некрасивой, но глаза блестели так ярко, в них было столько силы и уверенности в себе — и в то же время одухотворенности, что лишь эти глаза и были видны на ее лице. Болезненные, длинные пальцы перебирали четки, с минуту она молчала. При виде этой жалкой маленькой фигурки, тонувшей в черных складках одеяния, отец Сурин бог весть почему удивился.