Мать Иоанна от ангелов - страница 5

Ксендз Сурин содрогнулся в ужасе и открыл глаза. Напротив него за столом кто-то сидел. Высокий, плечистый, сильный детина с длинным носом.

— Слава Иисусу Христу, — хрипло сказал детина, чуть приподнявшись.

— Навеки, — машинально ответил ксендз Сурин.

— А святые сестры ждут не дождутся пана ксендза, — сказал здоровяк хриплым голосом.

— Меня? — равнодушно переспросил ксендз Сурин.

— Ну да, пана ксендза.

— Но ведь никто не знал, что я должен сюда приехать.

— Уж они там знают. Есть у них такие, что все наперед им говорят.

— Ах, вот как, — догадался ксендз Сурин и невольно вздрогнул опять.

— Хе, хе, — засмеялся детина, — только иногда, глядишь, и соврут.

Ксендз Сурин перекрестился.

— Ложь — это их царство, — прошептал он.

— Известно, да иной раз и правду скажут. Ну, к примеру, про вас, пан ксендз… Сестра привратница на эту ночь даже не замкнула как следует калитку… Говорит: нынче будем принимать ксендза, нашего избавителя…

— А ты откуда все это знаешь? — с раздражением спросил ксендз Сурин.

— Откуда? Так ведь я монастырский истопник.

— Такой рослый детина — истопник?

— С малолетства им был — да так и остался. Теперь заготавливаю для монашек дрова… А колют да топят другие.

— Стало быть, мужчин допускают за ограду?

— Да, кое-кого. Сестры-то сами дров себе не нарубят. Когда поленья им принесешь, щепок-то еще наколют, это да, а большое бревно, с вашего позволения, бабе расколоть не под силу.

— Пожалуй, — согласился ксендз.

— И быка ей не забить, и барана не зарезать.

— Разве сестры едят мясо?

— Едят, едят. Говорят, дьявол их искушает, — весело засмеялся истопник. — Ну, а теперь, к примеру, отпущение грехов скоро будет, говорят, королевич Якуб [3] приедет, — надо в запас наготовить.

К столу подбежал Володкович, ведя ксендзова парубка и неся флягу водки, тарелку с колбасой, хлеб, огурцы, — толстуха хозяйка шла вслед со стаканами; поставив стаканы в ряд на стол, она присела возле ксендза на лавке. Володкович разлил водку.

— За успехи ксендза каноника! — возгласил он.

— Я не каноник, — тихо возразил Сурин.

— Так будете им! — вскричал Володкович и поднял грязноватой рукою стакан с водкой.

Ксендз Сурин, не задумываясь, опрокинул стакан сивухи, и, когда ее проглотил, его всего передернуло. Истопник захохотал, мелко трясясь напротив него. Хозяйка тоже подняла стакан и фальшиво затянула:

Пьет наш Куба за Якуба,

Якуб за Михала…

Ксендз закусил огурцом, хлебом и сразу же встал.

— Я хотел бы пойти спать, — сказал он.

— Сейчас, сейчас, — всполошилась хозяйка. — Казюк вас проведет, пан ксендз. Казюк! Казюк! — позвала она.

Из соседней комнаты нехотя вышел здоровенный, растрепанный парень, взял со стойки сальную свечу и двинулся в глубь этого вертепа по каким-то переходам; ксендз шел за ним. Парень был хоть и огромного роста, но хорош собой; огонек свечи освещал спокойное, задумчивое его лицо. Ксендз почувствовал симпатию к этому малому. По лестнице с перекладинами вместо ступеней тот провел его в крошечную каморку. Через узкое оконце виднелось небо с крупными звездами. На полу лежал набитый сеном мешок. Парень остановился на пороге и внимательно посмотрел на ксендза.

— Вы, пан ксендз, ничего здесь не бойтесь, — проговорил он низким, звучным голосом. — Сюда нечистому нет хода.

И, подняв вверх свечу, осветил на дверях надпись мелом: К+ М+ Б+ [4] с крестом над буквами.

— Благодарю, — серьезно ответил ксендз.

— Спокойной ночи, — кивнул Казюк и, унося с собой свечку, исчез за дверью.

Ксендз Сурин остался один в темноте. Звезды из небесной дали придвинулись к самому окну, и он поднял неуверенный взор к их туманному сиянию. Как обычно, в теплый, безоблачный осенний вечер, звезды казались крупнее, чем в иные вечера, и будто склонялись к земле. Ксендз Сурин давно считал их лучшими посредницами между землей и творцом. Чем-то вроде ангелов. От одного взгляда, брошенного ввысь, на бледные созвездия, тонущие в сумрачном небе, у него становилось легче на сердце, и обновлялось чувство непосредственного общения с господом богом. В такие минуты молитва стремительно, как хищная птица, налетала на душу ксендза; вот и теперь, едва он заметил эти звезды, сияющие так близко за окном, едва сделал несколько шагов, отделявших его от оконной ниши, едва упал на колени и оперся на подоконник, обратив лицо к смутному ночному сиянию, как душу его наполнила всеобъемлющая ясность, ум был потрясен подтверждением всех упований и радостей веры, — и холодный наблюдатель в душе отца Сурина вмиг уменьшился, стал ничтожным карликом, почти вовсе исчез, меж тем как сознание ксендза заливали волны света, излучаемого присутствием бога.