Маулихакти, или Вернись ко мне! - страница 12

— Эти не дохнут так просто, поверь мне! Доводилось встречать.

Арбалетчик склонился надо мной, явно хотел плюнуть или сделать еще что-то не хорошее, но тут воздух разорвал не человеческий крик ужаса и отчаянья. Как я поняла, что это кричит женщина и кричит она из-за своего сына? Не знаю, может быть, в древние времена все самки первых человеков кричали одинаково и эти крики запечатаны в нас, как и прочие гены, хотя какие гены, если я в другом мире?

«Это могут быть и твои глюки!» — напомнила соображалка.

Ах, ну да, глюки, мои к тому же! Это что же я за тварь такая, если мне видится вот это?

Ярость вспыхнула внутри, причем не на этих мужиков, не на этот чертов мир, в котором творится такое. Ярость была на себя. Я не защитила ребенка, хотя влезла, я не защитила себя! Вместе с яростью внутри зажглось еще что-то, что если сравнивать с какими-то аналогами в нашем мире, то это что-то больше всего походило на желание, возбуждение. Сначала слабое и незаметное, за несколько мгновений оно переросло в настоящий экстаз, когда уже нет мыслей и чувств, а есть только это упоительное чувство удовольствия. Хотя к сексуальному возбуждению это состояние не имело никакого отношения, но сравнить с чем-то другим значит просто обмануть.

Ладони сначала раскалились, словно их опустили в кипяток, а потом я открыла глаза.

Оба парня стояли в метрах трех от меня с полными ужаса глазами. Ни один не пытался бежать, не пытался защищаться, а я просто отпустила жар с рук в их сторону. Как стряхивают воду. Два небольших красноватых облачка метнулись к обидчикам. Один все-таки попытался убежать, но не вышло. Оба упали, корчась от боли, а потом затихли.

Я рванула на крик так быстро, как только могла. И застала весьма живописную картину в лучших традициях драмы. Женщина прижимала к себе сына, кричала что-то не слишком вразумительное, а над ней стоял тот немногословный с мечом.

— Мразь! — выдала я, повторяя взмах кистью. Облачко, только уже раза в два больше первых двух снесло его за деревья метров на пять.

Я подошла к женщине, уже понимая, что увижу. У мальчика была разбита голоса, а лицо залито кровью. Я опустилась на колени перед матерью не зная, что сказать, что сделать и тут увидела, что мальчик еще дышит. Слабо, почти неощутимо, но дышит.

По щекам полились слезы радости. Ладони, что-то внутри, может быть инстинкт, интуиция, соображалка местных широт, не знаю, что меня подтолкнуло, но я просто позволила этой самой радости перелиться через руки в ребенка. Все свое чувство облегчения, что мальчик не погиб, весь свой страх за него и просто радость, что не стала свидетелем убийства ребенка, все и еще чуть-чуть я старательно выжимала из себя в него. С одной единственной мыслью: только бы выжил, а потом жил очень долго! Если сравнивать с ощущениями, знакомыми мне по прошлой жизни, то это можно сравнить со слезами. Если вы когда-нибудь сдерживали подступающие слезы достаточно долго, а потом, наконец, позволили им выплеснуться наружу, то можете примерно представить, что испытывала я. Из меня что-то исторгалось, что именно и зачем я понять не могла и не думала, а просто делала. Возможно, в глупой попытке унять чувство вины. И мне все время кажется, что я даю крайне мало, что нужно еще отдать и буквально выжимаю все позитивные эмоции, которые у меня были за всю мою жизнь.

Отключилась я только после того, как мальчик взял меня за руку. Я улыбнулась. А дальше гул в ушах, меня как-то сносит вглубь собственного тела, странное ощущение, радостный крик женщины, потом испуганный и на меня, стремительно несутся пара шишек и очередной корень дерева…

Только рука друга может вырвать шипы из сердца.

Гельвеций К.

Мир возвращался медленно и крайне неохотно. Состояние, если без подробностей, то средней паршивости. Когда плохо, но не на столько, чтобы забыться или начать мечтать о потери сознания. Болело все, причем разными болями. Голова звенела, так что уши закладывало. Плечо жгло, как после ожога. Бедро саднило, как в детстве ободранные коленки. И в довершении, словно вишенка на торте: дикая слабость. Если, раньше говоря о слабости и усталости, мне казалось, что я понимаю о чем говорю, то сейчас беру все свои слова назад. Вот она, настоящая слабость, когда даже пошевелить пальцем кажется слишком тяжкой задачей.