Майконг - страница 9

– Что случилось?

Я увидела сестру и схватилась рукой за умывальник.

– Свет, а что с твоими волосами? Ой, а что с моими? – Юлина нижняя губа затряслась от приближающегося извержения слез.

Мама медленно выплыла из своей комнаты, сложив руки на груди.

– Я просто избавилась от лишнего. Ребенку нужны колготки, а нам продукты.

И так подушечками пальцев о локти постучала и в мою сторону мстительно посмотрела, что я почему-то сразу вспомнила ее претензию про маникюр.

Голова закружилась от чувства невероятности происходящего. Мама не могла так поступить! Не могла же? Но поступила!

Мама. Ма-ма. Ма-а-а…

Внутри меня в этот момент что-то надломилось. Я не узнала собственного голоса, когда сказала:

– Юля, собирайся. Ты больше ни на минуту не останешься с этой сумасшедшей.

***

– Как хотите подстричься? – Мастер в салоне красоты растерянно переводила взгляд с зареванного Юлькиного лица в зеркале на меня, стоящую рядом с креслом.

– Юль, а помнишь, ты хотела по-модному – ассиметричное каре? – нашлась я.

Сестренка всхлипнула. Она еще не отошла от ужасной истерики, устроенной матерью. В ее возрасте она еще только начинала понимать, что мама – это не всегда самый лучший человек на земле. Что у нее есть свои достоинства и недостатки, свои привычки, свой характер. Я тоже не сразу поняла, что единственный человек, которого мама действительно любит, – она сама.

– Не надо. Давай ты меня лучше дома… сама… – Юлька опустила взгляд.

– Я? Нет! Лечить должен врач, а стричь – парикмахер. Тем более такую красотку, как ты! – Я широко улыбнулась и подмигнула сестре.

Сегодня она прогуляла школу, а я отпросилась с работы. Я просто не могла позволить Юльке получить свою порцию насмешек над внешностью, потому что мама обкромсала волосы так, что стыдно выйти. Да и нам теперь надо найти, где жить.

– Свет, только если ты тоже, – вдруг выставила ультиматум Юлька.

Я не хотела «тоже». Я могла и так – сама ножницами ночью подровняла бы, да и ладно. Волосы отрастут, не зубы, повторяла я себе.

Но каждый раз внутри все дрожало от невыплаканных слез. Как ты могла, мама? Как?

Стоило об этом подумать, как голову вело от дурноты, а я не могла раскисать. Теперь Юлька на мне, у меня миллион нерешенных дел и всего один день отгула. Я никак не могу утонуть в жалости к себе.

Взгляд сестры, который я ловила в зеркале, был очень упрям. Ей сейчас тяжело еще больше, чем мне. Она знала только мать, отца не стало, когда она еще была в животе. Для нее мама – это целый мир. А тут я вытащила ее из него.

Я испытала чувство вины и укол сомнения. Справлюсь ли я? Конечно же, да! У меня просто нет другого выбора! Я смогу.

Оставлять ее с матерью, которая решилась остричь собственного ребенка ради денег, невозможно. На что та пойдет в следующий раз?

Сейчас она почувствовала угрозу своему положению, подумала, что у меня могут начаться отношения, и решила пресечь все на корню. Махровая эгоистка! Ни дня в своей жизни не проработала, постоянно прикрывалась букетом болячек сначала перед отцом, потом передо мной.

Мне было всего шестнадцать, когда я была вынуждена взять папин сварочный аппарат и пойти работать. Мне было шестнадцать, когда надо мной смеялись взрослые дяди-сварщики, ради потехи давая варить болванки. Мне было шестнадцать, когда я принесла первую зарплату.

А сейчас у меня сбережений – девять тысяч, а нам с Юлькой еще надо найти крышу над головой, питаться до аванса.

Какие тут стрижки?

Я еще раз взглянула в лицо сестре и со скрипом души кивнула. Чую, иначе уйдем подранные ножницами вдвоем.

Может, это и хорошо. Говорят, что новая прическа – новая жизнь. Если женщина хочет подстричься, значит, она поменялась внутри.

Я точно уже другая. Эра, когда я позволяла собой манипулировать ради сестры, закончена.

Майконг

– Майконг, ты не можешь. – Никс держал транквилизатор наготове.

Никогда не подумал бы, что будет наставлять его на друга, да еще добровольно, но со зверем Майконга шутки плохи. Он только угомонился и опять психует.

– Я хочу порвать ее мамашу! – Майконг смотрел из окна машины на две жмущиеся друг к дружке фигурки, которые поднимались на крыльцо занюханной гостиницы, и его всего трясло от злости.