Майор Ватрен - страница 13
— Сон входит в служебные обязанности.
Пофиле фыркнул. Майор затягивал портупею. У него была мощная грудь борца 1900-х годов со слегка выдававшимся под ней животом, грудь ярмарочного атлета. Должно быть, майор Ватрен был весь покрыт шерстью, как медведь!
— Спокойной ночи, господа.
Все встали, майор собирался уже выйти с Гондамини, который всюду следовал за ним, точно тень, предусмотренная уставом, как вдруг открылась дверь. Нарядный, затянутый, кокетливый унтер в бежевых офицерских гетрах остановился перед майором.
Роскошный унтер шаркнул и протянул пакет.
— От полковника, господин майор.
Майор вскрыл пакет и прочел письмо. Лицо его посерело.
— Это невозможно, — пробормотал он. И резко добавил: — Полковник на своем КП?
— Да, господин майор.
— Я иду к нему.
— Но, господин майор, полковник отдыхает и…
— Я иду к нему.
Гондамини вышел предупредить шофера. Остальные офицеры не двигались с места. Майор перечитал письмо. Он снял кепи, провел рукой по коротким волосам и повторил как бы про себя:
— Невозможно.
За дверью затарахтел мотор машины. Ватрен вышел посреди всеобщего оцепенения. Не в привычках командира батальона было так обнаруживать свои чувства. Капитан Бертюоль пошел за ним. Вспышки молний над Вольмеранжем на мгновенье ярко осветили фантастические, тут же исчезавшие пейзажи. Все услышали, как машина набирала скорость, Бертюоль глубоко вдохнул воздух расширенными ноздрями, обернулся к молодым офицерам и сказал:
— Гроза, господа. Женщинам будет страшно. Прекрасная ночь, чтобы заниматься любовью!
В дни «странной войны» — выражение, которое уже надоело военным, — офицеры обычно оставались после ужина в батальонной столовой, острили довольно плоско, пели непристойные песни и вели бесконечные споры за рюмкой вина. Это всегда происходило после ухода командира батальона, так как он не терпел подобных развлечений.
В этот вечер более молодые из офицеров удрали пораньше: о неприятности всегда успеешь узнать завтра. Оставалось несколько офицеров. Большая гостиная в загородном доме, принадлежавшем какому-то присяжному поверенному из Меца, в которой они ужинали, была обставлена с безвкусно провинциальной буржуазной пышностью. Офицеры не расходились; они слишком устали и опасались той ужасной бессонницы, которую вызывает переутомление. За столом сидел капитан Блан из первой роты, человек безрассудной храбрости, с карими бархатистыми глазами, и Бертюоль, который от усталости беспрерывно курил, зажигая одну сигарету от другой. Младший врач, по прозвищу Эль-Медико, широко расставив ноги, развалился в мягком наполеоновском кресле с высокой спинкой. Кроме них, в комнате находились Тома Каватини — молодой учитель, похожий на толстеющего итальянского монаха, социалист из Па-де-Кале, обращенный в католицизм книгами Шарля Пеги, прозванный Тото, так как он немного заикался, и Ванэнакер, о котором Субейрак говорил, что благодаря своему росту он составляет «отдельную часть», испытывающую постоянные затруднения в снабжении и транспортировке.
— Старик задаст нам хороший на-на-нагоняй, когда придет, — сказал Тото.
Капитан Бертюоль встал и, дурачась, сделал несколько гимнастических движений — послышался хруст суставов. Он поморщился.
— Война — это хорошо, но только до тридцати лет, — сказал он. — Господа, чувствую, что проживу до 1980 года и умру от радикулита. Согласитесь, что досадно кончить таким образом.
Он подошел к вешалке из оленьих рогов, достал в своей сумке какой-то поблескивавший предмет и спрятал его за спину.
— Субейрак, — сказал он, — с прискорбием извещаю вас, что ваши зебры побиты.
Солдат Субейрака прозвали зебрами. Взвод, который Субейрак собирал с бору по сосенке, больше походил на партизанский отряд, чем на регулярную часть. Впрочем, в декабре, когда формировалась рота охотников, взвод Субейрака впервые показал себя. Каждый батальон выделял командиров и солдат для роты охотников; в этой войне аванпостов, как в колониальной войне, ей предстояло одной вести наступательные действия, то есть перерезать вражеские телефонные провода, минировать, производить диверсии, захватывать пленных и так далее. Командир батальона спросил у молодых офицеров, кто желает пойти в охотники. С тем же вопросом он обратился к Субейраку. «Господин майор, разрешите дать ответ через час», — сказал младший лейтенант Субейрак. Через четверть часа он снова явился и доложил: «Господин майор, охотники — я и все солдаты моего взвода». Майор Ватрен взглянул на этого здоровяка с открытым прямодушным выражением лица и волосами ежиком, покрутил усы, пробормотал что-то сквозь зубы и вышел, заложив руки за спину. Субейрак не был включен в состав роты охотников.