Маздак - страница 2
В горячей пустоте площади сенатору послышался вдруг тонкий спокойный голос. Пропали исаврийские усы. Умное розоватое лицо с мягким подбородком приплыло и стало на расстоянии вытянутой руки. Подлинный управитель империи — Урвикий!..
Как–то уж так получается в Новом Риме, что евнухи из домашних императорских покоев неслышно переходят в Государственный совет и берут в руки кормило. Может быть, в этом и заключается мудрость. Лишенные ослепляющей человека плотской страсти, они смотрят на мир с холодной рассудительностью и безошибочно различают реальности бытия и политики. Не свидетельствует ли это о зрелости империи?
— Ты, сенатор Агафий, должен ощущать равновесие войны и мира. — Стальные глаза евнуха не были замутнены каким–либо желанием. — Как привязанные друг к другу вот уже тысячу лет Рим и Персия. Враг для нас полезен не менее, чем друг. Если один из нас рухнет, не удержится и другой. Пропадет смысл существования империи…
То, что говорил от имени императора Урвикий в напутствие посольству, было известно сенатору. Когда отец нынешнего царя персов — дьяволом одержимый Пероз попал со всей своей армией в плен к туранским гуннам, этот самый евнух Урвикий пошел на все. Даже выплаты исаврийской гвардии урезал, чтобы собрать золото для персов на выкуп царя Пероза…
Только не в прорву ли сыплется византийское золото? По договору с персами империя должна платить им ежегодно за охрану кавказских перевалов. Прорвавшись через хребет, гунны всегда могут повернуть вдоль Понта в империю. Случалось, чуть ли не до Константинополя докатывались они, оставляя после себя жесткий навоз и головешки. А персы ослаблены безмерно. Тот же Пероз семь лет назад снова предпринял войну в Туране, и до сих пор никто не знает, где упокоились его кости. Четыре года потом правил персами Валарш — слабовольный брат Пероза. Он принялся заигрывать с голодной чернью, и знать ослепила его, лишив тем самым права престола. Теперь на персидском троне совсем юный царь — сын буйного Пероза. Известно, что он был заложником за отца у белых гуннов, в Туране…
Главная задача посольства — выяснить, насколько слабы персы. Способен ли новый царь царей выделить сейчас армию по цене? Кому придется меньше платить: персам — за охрану перевалов, или гуннам — за то, чтобы не сворачивали в империю и грабили только персидскую Армению? И потом: не рухнет ли от всего этого государство персов, обнажив для гуннов Восток империи?..
Совсем уж некстати появилась вдруг пышнотелая императрица Ариадна, улыбнулась сенатору. Или нет, не ему, а здоровенному силенциарию Анастасию, который всегда рядом с Урвикием. Что же, исавриец пьет как язычник, а императрица еще полна страстей. Умом и телом пошла она в свою мать — вдовствующую императрицу Верину. Если так, то не мешало бы поберечься императору Зенону…
Снова тоскливо, из–под земли рычат трубы. Сенатор открывает глаза… Необычное сочетание покоряет волю: зеркальный дворец в черной оправе площади. Какая дьявольская душа придумала это?!..
Закончилось первое «Время Уважения», и они идут: впереди сенатор, а сзади десять ромейских патрициев с голубыми и зелеными партийными повязками у ножен мечей.
Сенатор, хоть и впервые в Ктесифоне, все знает об этом дворце. Парадная стена его облицована плитами зеркального серебра. Каждую ночь накануне последнего — пятого — дня персидской недели их натирают белым евфратским песком. Блеск и грандиозность формы необходимы языческому царю для управления. Но вот когда константинопольские барышники начинают строить дома выше сирийских пальм и разукрашивают их, как господь бог глупую птицу павлина, людей со вкусом тошнит…
Все же правильно, что император включил в посольство торгашей из «зеленых». Речь здесь пойдет о деньгах, а не об умении красиво вытереть нос. У «зеленых» в столице персов больше знакомых. Базары в Константинополе расцвечены персидской парчой. А у эрандиперпата — начальника царской канцелярии, который встречал их вчера, сапоги точно такие же, как у сенатора. Даже кисточки на голенищах у перса — по последней византийской моде…