И я, стоя в одиночестве на лестнице, почувствовал нечто невыразимое и странное внутри себя — влияние этого последнего взгляда, возможно, все еще вибрирующего, как угасающий солнечный луч, предсмертного тона. Что-то возродилось к жизни от ее взгляда, то что давно сгорело в моем сердце — пепел Веры, погребенный, как в мрачной могиле… Но только на миг, а затем фантомное пламя снова обратилось в пепел; и я снова оказался в лучах солнечного света, укрепленный волей, как фараон, после смерти своего первенца. Это была всего лишь мертвая эмоция, согретая до воскрешения солнечным светом женских глаз.
…Тем не менее, мне кажется, что Звонарь готовится ударить в колокол для меня; великая тьма сгущается вокруг, когда звуки опускаются до тихого шепота, и вопросы должны навечно остаться без ответа, когда память растворяется в бесконечной черноте, и странные грезы, которые предшествуют окончательному уничтожению, выстраивают передо мной свои иллюзии, — мне кажется, я мог бы снова услышать шелест черной мантии и почувствовать руку, легкую, как иней, протянутую ко мне со сладким вопрошанием:
— Пойдем! Ты же не боишься?
Перевод — Роман Дремичев