Меч императора Нерона - страница 12

стр.

— Да, я слуга Аннея Луция Сенеки, а ты... ты, я вижу, иудей! Это они, враги Рима, твердят о каком-то там едином Боге!

— О единственном для них,— удивительно спокойно поправил его Никий,— а я говорил о едином для всех, это другое.

Этот спокойный тон и ровный голос подействовали на Теренция сильнее, чем крик. Он понял, что совершил непоправимое — он, раб, возразил господину, да еще в таком тоне.

Испуг оказался так велик, что Теренций, побледнев, замер на месте, не в силах произнести ни одного слова в свое оправдание. Никий пристально смотрел на него, и много повидавший за свою жизнь господин Теренций ясно почувствовал властность этого взгляда, особенную властность господина перед лицом раба.

— Успокойся, Теренций,— сдержанно произнес Никий.— Ты многого еще не знаешь. Иди к себе.

Теренция била дрожь. Он низко склонился перед Никием и, не разгибаясь, спиной вышел в дверь, чувствуя на себе, казалось, прожигающий его взгляд.

Несколько последующих дней Теренций все не мог прийти в себя, со страхом ожидая последствий своего проступка. Дважды в эти дни виллу посещал его господин, Анней Луций Сенека, и Теренций с ужасом думал, что же он сможет ответить, когда тот, строго на него посмотрев, спросит: «Я слышал, ты стал забываться, мой Теренций. С чего бы это, ответь?» Он ждал каких-то подобных слов с таким трепетом, что несколько раз ответил хозяину невпопад, и тот спросил:

— Что с тобой? Ты не болен?

— Нет, хозяин,— выдавил из себя Теренций.— Прости.

Сенека сердито на него глянул, прищурив глаза, но ни о чем так и не спросил, отпустив Теренция нетерпеливым жестом.

Выходило, что Никий ничего хозяину не сказал, а ведь они оба раза подолгу беседовали. Теперь, входя в комнату Никия, он прятал глаза, а если все-таки смотрел, то смотрел виновато. Никий же вел себя как и всегда, разговаривал с Теренцием просто и вежливо. И это было странно, этого Теренций понять был не в силах.

По ночам, когда Никий выходил на прогулку, Теренций неизменно его сопровождал, предварительно заперев всех слуг в доме и проверив, не шляется ли кто-нибудь вблизи виллы. Во время прогулки они никогда не разговаривали, Теренций старался ступать бесшумно и держался поодаль, боясь нарушить сосредоточенность Никия: тот обычно находился в задумчивости, ступал медленно и, кажется, ничего не замечал вокруг. Он не уходил далеко от виллы, и прогулка продолжалась не больше часа.

Однажды во время ужина Никий спросил, какое сегодня число, а когда Теренций ответил, странно добавил:

— Ты уверен?

Теренций вежливо улыбнулся, и повторил еще раз, на что Никий сказал озабоченно:

— Ладно, можешь идти.

Ничего особенного в его словах не было, да и озабоченность не казалась необычной, но Теренция отчего-то охватила тревога, и он никак не мог с нею справиться. Тревога оставалась в нем и когда он поздно вечером пришел за Никием и вывел его во двор. Выйдя за ворота, Никий несколько раз украдкой оглянулся и наконец, подозвав Теренция жестом, сказал:

— Подожди меня у дома, сегодня мне хочется побыть одному.

Теренций молча поклонился и медленно вернулся к дому, а Никий быстрым шагом направился в сторону оливковой рощи и скоро скрылся в темноте.

Потоптавшись некоторое время на месте и поглядывая в ту сторону, куда ушел Никий, Теренций, осторожно ступая и прислушиваясь едва ли не после каждого шага, последовал за ним. Он чувствовал сомнение, но не мог не идти. Его господин не приказывал ему следить за гостем, но приказывал оберегать его от посторонних взглядов. Он никогда и не посмел бы следить за Никием, но как он мог уберечь его от посторонних взглядов, если не знал точно, где Никий. Еще Теренцием двигало любопытство, а оно одинаково у всех — и у господина, и у раба.

Подойдя к оливковой роще, он остановился. Полная луна освещала дорогу и дом за спиной мертвенным светом, но в гуще деревьев оставалось темно, как в яме. Теренций поежился, почему-то представив себя сброшенным в сырую яму, мертвым, окровавленным. Он сделал еще несколько неровных шагов вперед и ухватился за ствол дерева. Ноги были ватными, а кровь тяжело стучала в висках. Он бы вернулся к дому сейчас же, если бы мог. Но силы покинули его, он только прижался к стволу всем телом, чтобы не упасть.