Меч Кайгена - страница 29

Кван покачал головой, выглядя виновато, почти напугано.

— Из Яммы.

— С чего ты это взял? — Мамору не смог скрыть гнев в голосе. — Зачем ты так говоришь?!

Теперь Кван боялся, но все равно объяснил:

— Кайгенские самолеты из металла. Это не металл.

— Не смеши, — Мамору пересек самолет в два гневных шага. — Конечно, он из… — но, когда его пальцы коснулись тела самолета, слова застрял в горле. Металл не бывал таким гладким. — Ч-что это?

— Зилазенское стекло, — сказал Кван.

— Что?

— Зилазенкое стекло, — повторил Кван. — Самый твердый обсидиан Яммы. Самый сильный материал в мире.

— Ты не ремесленник, — рявкнул отчаянно Мамору. — Как ты можешь это знать?

— Посмотри, — Кван прижал ладонь к самолету и с болью встал, чтобы указать туда, где нос вонзился в гору. — Самолет врезался тут и не сломался. Он вонзился в гору, но на нем ни одной трещины, — Мамору видел, что Кван был прав. Самолет был гладким, словно был создан вчера. Даже чистейшая сталь Котецу не была такой прочной. — Только зилазенское стекло так может.

Мамору сжал кулак на теле самолета.

— Нет, — выдохнул он. — Ты врешь, — это был не самолет из Яммы. Не зилазенское стекло. — Ты врешь, — он это докажет.

Мамору прижал ладони к самолету, впился ногтями так, что они могли сломаться, а потом провел ими, пытаясь поцарапать непробиваемое стекло. Но даже ногти Мамору выгибались и ломались, он не смог оставить даже мелкой царапины на самолете. Поверхность была идеальной в сумерках, Мамору видел, как его лицо отражалось во тьме. Обеспокоенное. Обезумевшее. Лицо потерянного ребенка, не воина.

— Я не вру, — тихо сказал Кван. — Ты мог бы ударить всеми мечами Кайгена по этому стеклу, но не поцарапал бы его.

— Молчи! — прорычал Мамору, ненавидя страх в своем голосе.

Он мог заставить Квана заткнуться, как в школьном дворе. Он пробьет черное стекло и докажет, что он врал, и это закончится. Мамору отвел руку и ударил по боку самолета изо всех сил. Копье боли пронзило его руку, но он не дал этому остановить его. Он бил снова и снова, сыпал удары, которые оставили бы вмятины на любом металле. Ладони Мамору могли разбить камень и сталь, но сейчас ломались только кожа и сосуды на его костяшках.

— Мацуда-сан, хватит! Стой! — умолял Кван, хотя не хотел попасть под кулаки во второй раз и не приближался. — Ты сломаешь руку! Говорю тебе, это самое прочное стекло в…

— Нет, — прорычал Мамору сквозь зубы. — Нет!

Отведя кулак, он заморозил кровь и туман в самый твердый лед, какой мог создать, на костяшках и ударил снова. Лед разбился, послав шоковую волну боли по его ладони. Сияющий черный самолет не был даже поцарапан, но Мамору был разбит.

До этого слова Квана были просто выдумками и парой картинок. Это можно было подделать. Теперь кусок его истории был перед Мамору. Зилазенское стекло тверже его льда. Его нельзя было сломать. И он не мог с этим спорить.

— Мацуда-сан, — голос Квана звучал бы мягко, если бы слова не впивались в Мамору как ножи. — Посмотри на это. Ты видел кайгенский самолет такой формы?

Мамору не хотел его слышать, старался не слышать, но самолет был перед ним. И Кван был прав, это не было похоже на самолеты, которые он видел в небе или на парадах по ТВ. Он не сразу понял, где видел этот тип самолета раньше: на обсидиановой статуе с гордой женщиной-пилотом рядом. Пилот…

Мамору отчаянно поднялся на накрененное крыло самолета.

— Что ты делаешь? — осведомился Кван, пытаясь тщетно оттянуть сильного мальчика здоровой рукой. — Будь осторожен, Мацуда-сан! Ты не знаешь, насколько он стабилен!

Хибики-сэнсей сказал, что черный самолет был частью армии Кайгена, беспилотником времен Келебы. Мамору мог проверить это. Если спереди не было места пилота, он мог игнорировать слова Квана. Он мог все это забыть. Он мог…

Надежда умерла, он добрался до вершины самолета и нашел приподнятую кабину перед собой. Пока тело самолета было черным, как остывшие угли, кабина был из прозрачного стекла, такого ясного, словно его отполировали день назад. Мамору должен был там остановиться. Он не должен был подбираться и заглядывать сквозь стекло.

Но он смотрел, и его тело застыло. Кровь покинула его щеки, они стали бледными, как лицо перед ним — если это можно было назвать лицом. От пилота остался череп, лежащий криво на белых костях. Обрывки ткани на грудной клетке воина уже нельзя было опознать как военную форму. Кожа, темная или светлая, давно сгнила на костях.