Меч полководца - страница 4

Мише казались унизительными все эти старательно обдуманные Костей и матерью слова: «решаюсь обратиться», «нижайше». Но если не попросить «нижайше», обоих братьев завтра же отчислят из гимназии. И не быть Косте доктором, а если не станет Костя доктором, то кто же тогда вырастит, выведет в люди сестренок.

Мавра Ефимовна неутомимо ходила по городу с нижайшими просьбами, написанными красивым Костиным почерком. Только подпись внизу была выведена коряво: Мавра Фрунзе. Мать еле умела писать. Но ученье детей она считала самым главным делом своей жизни.

Косте дали в гимназии пособие на бедность — три дцать рублей — и обещали выдавать стипендию — десять рублей в месяц. Мишу освободили от платы за обучение. Теперь можно было кое-как прожить всей семьей на Костины репетиторские заработки.

А тут еще Мише вдруг повезло — он тоже получил стипендию. Не ждал, не мечтал — как с неба она свалилась. Весной 1899 года вся Россия праздновала столетие со дня рождения Пушкина. Пишпекская городская управа тоже решила почтить память великого поэта и учредила Пушкинскую стипендию, которую должен был получить уроженец Пишпека, обучающийся в Верненской гимназии и достигший наивысших успехов.

Уроженец Пишпека? Наивысшие успехи? В гимназии стипендию отдали ученику третьего класса Михаилу Фрунзе.

Это были первые заработанные им деньги. Заработанные пятерками.

Костя закончил гимназию и поступил на медицинский факультет Казанского университета. Учителя собрали ему на дорогу 122 рубля, но Миша видел, как перед отъездом Костя почти все деньги отдал матери — знал, что ей без него придется трудновато.

Вскоре от Кости пришло письмо: хожу на лекции, жилье нашлось, уроки есть. Уже совсем недалеко был Костин докторский сюртук, медная табличка на дверях.

А в Верном за старшего остался пятнадцатилетний Миша. Надо было всерьез думать о заработке.

После уроков к Мише подошел его одноклассник Сепчиковский, у которого было двойное имя Николай-Сигизмунд. В гимназии его звали Колькой, а дома Сигизмундом.

— Мой отец просит тебя зайти, — сказал Колька-Сигизмунд.

Колькин отец был провизором, владельцем единственной в городе аптеки.

— Не согласитесь ли вы репетировать моего лодыря? — спросил Сенчиковский. — По латыни и всем другим предметам. Жить будете у меня, столоваться вместе с нашей семьей. Не отказывайтесь, молодой человек.

За спиной отца Колька-Сигизмунд корчил рожи: «Соглашайся». Он думал, что Мишка будет снисходительным репетитором. Но ошибся.

Перебравшись к Сенчиковским, новый репетитор в первое же утро поднял приятеля спозаранку с постели, чтобы растолковать алгебру, а на ночь принялся вдалбливать нудную латынь. Но это не мешало им жить дружно. До самого окончания гимназии Михаил прожил у своего одноклассника Кольки-Сигизмунда.

В доме Сенчиковских по вечерам собирались друзья Колькиного отца, польские революционеры, сосланные в Верный за участие в восстании 1863 года[4]. Они попали сюда, потому что были самыми молодыми и не самыми главными. Руководителям восстания выпала иная доля: смертная казнь, каторга, Сибирь…

Со времени восстания прошло больше тридцати лет. В Верный их привезли юнцами, а теперь они уже старики. Все эти годы надо было как-то жить. И вот у Сенчиковского — аптека, а остальные — кто служит в канцелярии губернатора, кто приказчик в частной конторе.

Но когда друзья встречаются у Сенчиковского — им снова всем по двадцать лет, они снова скачут тайными гонцами через всю Польшу, снова сражаются за свободу.

— Ах, если бы во главе наших отрядов встал Ярослав! Тогда бы…

Все жарче становится разговор. Кто-то откидывает крышку пианино. Услышав мелодию давней, но незабытой песни, все встают и начинают петь — сначала почти шепотом, а потом все громче, громче…

— Помни, Сигизмунд! — говорит сыну Сенчиковский.

Колька-Сигизмунд кивает головой. Михаил сидит рядом с ним. Гости Сенчиковского к нему привыкли, а он уже отлично понимает польскую речь.

Когда гости уходят, старый провизор тоскливо обводит глазами комнату. Праздник кончился — снова надо идти взбалтывать микстуры, развешивать порошки… И тут Сенчиковский ловит настойчивый взгляд Михаила.