Мечники Гора - страница 62
Я понимающе кивнул. Значит это были женщины, взятые из пага-таверны. Возможно, когда-то они были свободными женщинами Великолепного Ара, но теперь они были девками клейменого бедра, рабынями.
Кстати, все они были весьма привлекательными. Впрочем, это обычное дело, когда речь заходит о гореанских рабынях.
«Кеф», кстати, это первая буква в слове кейджера, что в гореанском языке является наиболее распространённым словом для рабыни. Пага-таверн с таким названием пруд пруди в любом гореанском городе, хотя, конечно, не на одной и той же улице. Я точно знал о таком заведении на Тэйбане, ещё по одному «Кефу» имелось на Венатика и на Эмеральд. Кроме того, маленький курсивный «Кеф» это ещё и наиболее распространенное на Горе клеймо для рабынь. Каждая из этих трёх рабынь носила такое на левом бедре чуть ниже ягодицы.
— Они охотно пошли с нами, — добавил наёмник.
— И даже более чем охотно, — засмеялся другой.
— Неудивительно, — кивнул я.
Незнакомые с традициями Гора могли бы подумать, что неизбежным следствием освобождения города станет и освобождение определённых рабынь, скажем, тех из них, что прежде были гражданками этого города, но были обращены в неволю. Однако гореанин смотрит на такие вещи несколько иначе. Многие из гореан — фаталисты, они полагают, что любая женщина попадав в неволю, принадлежит этой неволе, и даже уверены, что раз уж её горло должно было быть окружено прекрасным символом рабства, то таково было желание Царствующих Жрецов. Однако ещё важнее то, и это надо понимать, что, если женщина носила ошейник, то более чем вероятно, что она, в своём сердце, даже будучи освобождённой, будет носить его всегда. Она будет нуждаться в господине и жаждать его. Она понимает себя как что-то, что, принадлежит мужчине, идеально и полностью. В своём сердце и животе, она всегда будет дорожить своим ошейником. Тщеславие и пустота свободной женщины, её лицемерие и претензии, больше не доставят ей удовольствия. Она никогда не сможет забыть, каково это было, стоять на коленях, быть связанной и любить. Она всегда будет помнить цельность и красоту своей жизни в рабстве и о восторгах ошейника. Она будет, как говорится, «испорчена для свободы». Кроме того, в эти вопросы вовлечена гореанская честь. Скажем, если чья-то дочь окажется в рабстве, то это будет воспринято не в качестве прискорбной трагедии, как это могло бы быть в некоторых культурах, а как невыносимое оскорбление для чести семьи. Гореане, в конце концов, хорошо знают о множестве замечательных аспектов женской неволи, поскольку они могут иметь невольниц в своей собственности. У них нет никаких сомнений в том, что их порабощённая дочь будет хорошо служить своему владельцу. В действительности, если с ней такое случится, то лучше бы ей именно так и поступить. В конечном итоге, она теперь считается животным и расценивается как потерянная, причём полностью, для её семьи и для Домашнего Камня. Ведь нет же Домашних Камней у тарсков, верров, кайил и других животных. Таким образом, семья перестаёт даже думать о ней, поскольку она теперь рабыня. И, конечно, чтобы не бередить честь семьи её оставят рабыней. Безусловно, женщина, порабощённая в родном городе, обычно продаётся за пределы своего бывшего города. Работорговцы, например, крайне редко повезут продавать женщину туда, где когда-то было её родное место. Так что я не был удивлён тем, что эти три пага-рабыни, бывшие свободные женщины Ара, охотно и даже нетерпеливо сопровождали наёмников. Это было намного предпочтительнее того, чтобы быть привязанной голой к позорному столбу, и подвергаться ударам и издевательствам возмущённых горожан, а потом быть публично, церемониально выпоротой и под насмешки свободных граждан вывезенной из города, в открытом рабском фургоне, стоя в нём голой с привязанными к верхним дугам запястьями. Считается, что таким способом, по крайней мере, до некоторой степени мог бы быть стёрт позор, который она причинила городу своим рабством.
— Вы знали этих женщин? — поинтересовался я.
— Они частенько приносили нам пагу, — кивнул наёмник.