Мечта моего сердца - страница 22

стр.

Но тут ей самой пришлось резко спуститься на землю. Она сидела глядя в лицо больного, а видела перед собой лицо Керни Холдстока. Он единственный врач в больнице, кого она сумела бы нарисовать, имей к этому способности. Она отлично помнила каждую черточку его лица. Она представляла его мягкую неторопливую улыбку, которая зарождалась в уголках губ, и тогда лицо его на глазах хорошело, а потом улыбка растворялась в глазах… Она знала, как дергалось его лицо от волнения, сама видела это, когда он наклонялся над кроватью с маленьким ребенком или когда трогал ладонью лоб старухи из отделения Агнес Вили — где лежали больные без надежды на исцеление. Она знала, как непереносимы для него были мгновения, когда он понимал, что жизнь покидает пациента, несмотря на все его искусство. И она чувствовала, что в такие мгновения он винит себя, хотя не был виноват ни в чем.

Она знала — и любила смотреть, — как он приподнимает одну бровь, если что-то вызвало его удивление или недоверие. Знала, как он вскидывает голову в гневе, — ему не нужно даже говорить, что он разгневан, все и так понимают! Все эти его особенности запечатлелись в ее голове, и она ловила себя на том, что вспоминать их доставляет ей удовольствие, которое все больше ее беспокоило. Она не имела права так много думать о нем.

В этот момент в дверь тихо постучали.

Лейла еще раз взглянула на больного и, подойдя к двери, открыла ее.

На пороге стояла, улыбаясь, девушка примерно ее лет, одетая настолько в соответствии с последним криком моды, что выглядела здесь чужеродным элементом. Она явно предпочитала алое в одежде, которое определенно шло к ее черным глазам и волосам. Ее брови были аккуратно очерчены дугой в японской манере, а пухлые губы накрашены помадой точно такого же алого оттенка. Держалась она крайне самоуверенно.

— Мне сказали, что я могу его навестить, — произнесла она низковатым грудным голосом. — Ведь мистер Таппенден в этой палате, да?

— Да, но навещать его разрешено только жене. Вы родственница? — с сомнением спросила Лейла. Дежурным сиделкам всегда строго наказывали не пускать к тяжелым больным посторонних.

— Не совсем, — ответила девушка и как-то умудрилась придать словам некий особенный смысл. — Меня зовут Девере — Романи Девере. Скажите ему, хорошо?

Лейла повторила имя и резко вскинула голову.

— Ром! — вырвалось у нее невольно.

— Правильно. Именно так он меня зовет, — сказала девушка.

Глава 5

Романи Девере — Ром! У Лейлы так сильно забилось сердце, что стало трудно дышать. Даже мысли смешались. Было ясно лишь одно — Марвуд Таппенден, образцовый муж, преданный своей жене, в тот самый роковой день намеревался отправить письмо этой девушке! И теперь он весь извелся из-за этого письма. Факты сложились, и результат очень не понравился Лейле. Собрав все свое достоинство, она произнесла:

— Хорошо, когда он проснется, я передам ему, что вы приходили. Очень жаль, но сейчас зайти к нему нельзя.

Девушка сухо улыбнулась.

— Тогда я подожду, — сказала она и огляделась. В коридоре стояла мягкая банкетка. — Посижу вот здесь. А ты, киска, позови меня, когда он проснется.

Лейлу покоробило, что ее назвали киской, и ей совсем не хотелось, чтобы девушка сидела на виду у всех, дожидаясь, когда проснется больной. Но что она могла поделать?

Она решительно закрыла дверь палаты и остановилась, размышляя. Хорошо бы получить на этот счет инструкции старшей. Но Лейла не сомневалась, что этой девице не будет позволено повидать больного.

Через какое-то время она тихо выглянула в коридор. Девушки не было. По коридору проходила сиделка из главного отделения, и Лейла окликнула ее.

— Не можешь спросить старшую — пускать ли посетительницу к пациенту? — попросила она взволнованно. — Тут подошла одна и сказала, что ей разрешили. Но она не родственница, поэтому я что-то сомневаюсь.

Вторая сиделка закатила глаза.

— Еще одна! Что такое сегодня творится? К нам в отделение сейчас прорывались сразу двое. Старшая орала как резаная, — прибавила она не слишком почтительно.

— Скажи, что эта девица бродит где-то здесь. Не удивлюсь, если поджидает удобного момента, чтобы прорваться.