Мечтатели - страница 13

– Я ничего не сделал, отец, что заставляло бы меня вас бояться, – спокойно ответил Степан.

Скрестив руки, он открыто смотрел на отца, прислонившись к деревянному столбу.

– Ты ничего не сделал?! И ты ещё смеешь отрицать свою вину?.. – кричал отец, посылая страшные проклятия сыну.

– Я, право, не сознаю никакой вины против вас и умоляю не проклинать меня. Мы ведь знаем, что за каждое праздное слово нам придётся дать ответ в день суда.

Молчи! Я не нуждаюсь в твоих проповедях!

Отвечай мне: правда, что вы собираетесь у Блашко и что ты там развращаешь людей, разъясняя свои «мечтания»?

– Да, мы собираемся у Блашко, но собираемся, чтобы почитать Слово Божие. Мы вместе изучаем и

разбираем Слово Божие, но не развращаем никого.

Мы приглашаем только желающих познакомиться поближе с заповедями Божиими.

– Итак, ты это не отрицаешь?

– У меня нет причины отказываться от этого.

– И ты думаешь, что я допущу, чтобы ты продолжал это? Из-за тебя люди нехорошо отзываются обо мне. Что ли на стыд и посрамление себе я вырастил сына? Сейчас же. на этом месте, ты оставишь свои пустые «мечтания» и станешь жить так, как жили наши отцы, как живут все люди. Никаких новых «вер» я не допускаю. Ты будешь по-прежнему бывать на гуляньях, как другие парни, и дело с концом! Если же нет, то я сумею выгнать из тебя эти «мечтания»! Хратский с угрозой поднял на сына руку. Казалось, его мощная фигура стала ещё больше. Но и стройная фигура Степана выпрямилась; в его глазах загорелся огонь, зажжённый у божественного алтаря.

– Я не «мечтатель», отец! – спокойно и отчётливо проговорил он. – Но если следование за Иисусом Христом вы называете «мечтанием», от этого я отречься

не могу. Вы не властны заставить меня грешить и плясать. Жить, подчиняясь требованиям плоти, и служить дьаволу я не стану. Я не буду поступать против воли Божией и попирать Его закон, как это делал прежде и как это делают многие и теперь. И я буду уговаривать всех, и вас, отец: оставьте служение миру и дьяволу! Обратитесь всем сердцем к живому и истинному Богу!..

Сильный удар оборвал речь Степана. Хратский набросился на сына и стал трясти его с такой силой, что накинутый на его плечи кафтан упал на землю.

– И ты ещё смеешь противоречить мне, негодяй!

Будешь ты, наконец, слушаться моих приказаний? Иначе я тебя так исколочу, что всю жизнь помнить будешь! Я научу тебя соблюдать пятую заповедь!

– Отец, ваши удары ни к чему не приведут, потому

что я не могу отречься от истины. Иисуса Христа бичевали и за меня тоже: и я могу кое-что претерпеть за Него. Только не делайте этого, отец, ибо позже вы пожалеете об этом.

-Так ты мечтаешь уподобиться Иисусу Христу?

Ну, хорошо!..

Хратский отскочил в сторону, поднял с полу верёвку и, раньше чем Степан успел опомниться, привязал его к столбу. Когда Степан увидел, что отец вытаскивает из телеги кнут, он невольно задрожал. Минутный страх перед страданием охватил его, да и солдатская гордость заговорила в нём перед таким возмутительным насилием. Но тут он вспомнил слова Блашко: «Если наступит для тебя настоящая опасность, ты отречёшься от Господа, как Пётр». Что же ответил он тогда? «Лучше бы я дал себя забить до смерти, чем отречься».

Степан закрыл глаза и замер в ожидании. Недолго ему пришлось ждать: удары один за другим посыпались на него. Они причиняли ему жгучую боль, но он закусил губы, чтобы не только не закричать, но и не застонать.

– Оставишь ты теперь свои «мечтания»?! кричал в ярости Хратский.

– От истины не отрекусь, – дрожащим от боли голосом твёрдо ответил Степан.

Удар… ещё удар, и бич сломался. Когда отец нагнулся, чтобы поднять его рукоятку, сын с выражением глубокой печали посмотрел на своего палача. На лбу Степана выступил холодный пот.

– Отец, не делайте этого! Если вы убьёте меня, моей душе вы этим не повредите, потому что «претерпевший до конца спасётся». Но от этого пострадаете вы и теперь, и в вечности. День и ночь вас будет преследовать мысль, что вы без причины убили своё родное дитя…

Эти слова, как меч, вонзились в сердце Хратского.

Он уже сознавал, что был неправ, и это причиняло ему душевную боль. Совесть ему говорила, что не нужно было так мучить сына; он должен попросить у него прощения. Другой же голос заглушал первый, твердя: «Не делай этого!« Вне себя от злости, Хратский ещё раз сильно ударил сына. Он во что бы то ни стало хотел заставить Степана крикнуть. Его страшило и бесило это молчаливое терпение и смирение, напоминавшее собою страдания Спасителя. Ему хотелось услышать человеческий крик, но до его слуха доносился лишь сдержанный стон. Наконец у Степана подкосились ноги, и он повис на привязанных к столбу руках; изо рта и носа сочилась кровь.