Медведь-гора - страница 3
Сережа, Валя и Керим побежали к палаткам. Палатками в лагере назывались деревянные домики. Они и в самом деле были похожи на палатки — стены книзу расширялись, кверху суживались и выкрашены были изнутри под холст — желтоватой краской.
На крыльце одного из домиков стояла маленькая пионерка и поливала из большой красной лейки белые пышные цветы, которые росли в ящике на перилах крыльца.
— Аля! — крикнула Валя, — не знаешь, куда пошли иностранные пионеры?
Аля поставила на крыльцо лейку и сказала басом:
— Мыться пошли.
— Керим, идем к ним в ванную, — сказал Сережа.
Сережа и Керим подошли к маленькому белому флигельку. Одно окно было настежь открыто, и оттуда слышался плеск воды и гомон голосов.
Керим быстро взобрался по карнизу на подоконник. За ним полез Сережа.
В низких белых ваннах, доверху наполненных водой, брызгались и плескались шестеро мальчиков.
Из крайней ванны, которая стояла почти у самого окна, вдруг высунулась голая рука, помахала Сереже и Кериму губкой, и сразу изо всех ванн раздались приветствия:
— Хэлло!
— Гутен таг!
— Драстуй!
И не успели Сережа и Керим ответить, как маленький смуглый пионер, сидевший в ванне у окна, прицелился и бросил прямо в Сережу мокрую губку. Губка обрызгала Сережу мыльной пеной и шлепнулась на пол.
— Ах так, а еще иностранный пионер, — сказал Сережа и вынул из кармана полдесятка кипарисовых шишек.
Увидев в руках у Сережи целую кучу шишек, смуглый пионер прикрыл обеими руками ноздри и уши и нырнул на дно ванны.
Он так долго не показывался из воды, что Сережа даже испугался и выпустил из рук шишки. Пионер сразу вынырнул и сказал, прижимая руки к груди:
— Очен много спасибо. Грациа.
— Видишь, они говорят по-русски, — сказал Сережа Кериму. — Только при чем тут грация, — я не понимаю.
В это время в ванну вошел вожатый в длинных чулках и что-то сказал по-немецки. Приезжие пионеры все, как по команде, выскочили из ванн и завернулись в мохнатые простыни. А Сережа и Керим соскочили с подоконника на землю.
Глава III
Через полчаса приезжие пионеры собрались на спортивной площадке. Они уже были одеты по-лагерному — во всё белое.
Смуглый пионер посмеиваясь, смотрел на Сережу. Глаза у пионера блестели, как будто их тоже только что вымыли, а мокрые пряди волос свисали на лоб.
— Керим, а Керим, — сказал Сережа. — Спроси что-нибудь у этого смуглого. Может, он по-твоему понимает?
— Нет, — ответил Керим. — Он только по-своему понимает.
Сережа подошел к смуглому и спросил очень громко и медленно:
— Как тебя звать?
Смуглый пожал плечами.
— Не знает по-русски, — сказал Керим. — Надо простые слова спрашивать.
И, подумав немножко, он спросил:
— Ты большевик?
Смуглый закивал головой и улыбнулся.
— Большевико — очень карошо.
— Вот видишь, — сказал Керим. — Понимает.
— Керим, — шепнул ему Сережа, — это наверно и есть тот самый Петр Мартынов. Из Италии.
Смуглый засмеялся и закивал головой:
— Италия, Италия!
Потом он внимательно посмотрел на Сережу, ткнул себя в грудь рукой и сказал:
— Pietro Martini di Milano.
— Сергей Левин из Москвы, — представился Сережа. А это, — показал он на Керима, — Керим Сулейманов с Кавказа.
Тут Пьетро что-то быстро заговорил по-своему и потянул Сережу и Керима за собой в палатку.
В палатке было тихо, прохладно и пахло влажными, только что срезанными цветами.
Прямо перед широким окном громоздилась Медведь-гора, заросшая зелено-бурой курчавой шерстью, а где-то внизу за кипарисами шумело море. Пьетро открыл белый шкафчик, стоявший у кровати, и вытащил оттуда желтый чемодан. Потом он опустился на колени, засунул в чемодан руку и достал цветную открытку.
— Италия, — сказал он.
На открытке была гора, похожая на Медведь-гору, а у подножия ее несколько маленьких домиков.
Пьетро показал пальцем на крутую вершину горы и пощелкал языком.
— Высокая, значит, — сказал Сережа. Потом тоже пощелкал языком и кивнул головой на Аю-Даг.
— И у нас высокая. Видишь? Это Медведь-гора. Тут очень трудно подняться. Нужно тропинки знать!
И, чтобы объяснить, как трудно подняться на гору, Сережа стал карабкаться на стену, охать и потирать колени.
Пьетро понял.
Он опять взял свою открытку и, показывая одной рукой на самую вершину раскрашенной горы, высоко поднял другую руку. Потом похлопал себя по груди и быстро заговорил.