Медведь-гора - страница 7

Все бросились к окнам. На площадке перед столовой стоял, подняв голову, пожилой, крепкий, смуглый человек в барашковой шапке на затылке.

— А, Осман, — сказал Лева. — Заходи.

— Хозяин, — сказал Осман, легко взбежав по лестнице. — Я слышал, у тебя беда случилась. Твои дети пропали.

Осман присел на табуретку у стола и сдвинул шапку на лоб.

— Я сейчас шел с Партенита. Вдруг слышу — как будто зовет кто-то. Кричит. Далеко кричит. Я туда, я сюда посмотрел. Вижу — высоко на горе стоят двое. Я подумал — это твои стоят. Наши в такое место не полезут. А если полезут — кричать не будут.

Осман замолчал, и шапка у него съехала еще ниже, так что почти прикрыла глаза.

— Товарищ Осман, — сказал Лева и положил руку ему на плечо. — Выручай нас. Веди туда, где ты их видел.

Осман развел руками.

— Уж не видать больше. Ночь идет. Как будешь ночью по горе ходить? Тут круча, там круча.

Все так и вскрикнули. Валя Кузнецова схватилась руками за голову.

— Ничего, — сказал Осман. — Пугаться, девочка, не надо.

Он поднялся со скамейки и сдвинул шапку назад, на затылок, так что сразу помолодел.

— Кто не может ночью ходить по горе, а кто может, — сказал он. — Сейчас фонарь достанем и пойдем.

— А как вы думаете, товарищ Осман, — спросил Лева, — по какой тропинке лучше пойти?

— Я так считаю, — задумчиво ответил Осман и сдвинул шапку на правое ухо, — лучше всего по Куркулетской тропе. Сперва пойдем на Партенитскую дорогу, а оттуда прямо вверх. У тебя, хозяин, какой фонарь есть?

Лева достал из кармана металлическую коробочку с выпуклым стеклянным глазом.

— Электрический? — спросил Осман. — Вот это хорошо, ветер не задует.

— Я тоже имею электрический, — сказал Фриц.

— Два еще лучше, — сказал Осман. — Ну, пошли, хозяева.

Лева, Фриц и Осман быстро спустились с лестницы и большими шагами пошли по аллее.

— Скорей возвращайтесь! — закричали ребята с балкона, перегибаясь через перила. — Мы не будем без вас ужинать.

Лева только махнул рукой и крикнул:

— Не ждите! Ужинайте и ложитесь спать.

И все трое, Осман, Лева и Фриц, скрылись за поворотом аллеи.

В этот вечер после ужина весь лагерь собрался внизу у подножия Медведь-горы, на Партенитской дороге. Было уже совсем темно. Под самые звезды уходил крутой мохнатый горб Медведь-горы. То-и-дело с черного неба срывались звезды и летели вниз, за спину старой медведицы.

В темноте слышно было, как тяжело вздымается, будто поворачиваясь с боку на бок на своей постели, море.

Ребята смотрели вверх, закинув головы. Снизу было видно только, как медленно ползут по склону горы два светлых пятна. Это были лучи карманных фонариков.

— Как они медленно взбираются, — вздохнула Валя Кузнецова. — Наверно, тропа очень крутая.

— А как до вершины еще далеко! — сказал Сережа. — Я думаю, два часа будешь итти, и те, может быть, не дойдешь.

— Как бы они не свалились в темноте. Страшно сейчас итти.

— Ну вот еще, свалятся. С ними Осман, — сказал кто-то.

Все замолчали. Фонариков на горе не стало видно. Зато откуда-то издалека донеслись протяжные голоса.

— Кто это кричит? — сказал Сережа.

— Это Лева кричит, — ответил Керим. — Разве ты не слышишь: «Пье-тро»?

— Теперь слышу.

И вдруг огоньки опять блеснули, но уже в другом месте, еще выше, чем раньше.

— Дальше идут, — сказал Сережа медленно. — Значит, пока не нашли.

— Ох, что же теперь будет? Ведь уже совсем темно, — разом заговорили ребята.

Фонарики наверху остановились, пошарили по сторонам и вдруг медленно поплыли вниз.

— Спускаются! — закричал Сережа.

— Что это значит? Корим, как ты думаешь, нашли, что ли?

Керим не отвечал. Будто его здесь и не было.

А фонарики бежали с горы вниз, — то быстрее, то тише, то совсем останавливались.

С моря подуло ветром. Прибрежная галька загромыхала.

— Идите спать, ребята, — сказала докторша Наталья Андреевна, кутаясь в большой теплый платок. — Свежо становится.

— Ничего, Наталья Андреевна, — заговорили ребята наперебой. — Нам ничего, а вот наверху гораздо холоднее. Ведь, Эдгар и Пьетро ушли в одних трусиках. Тогда еще жарко было.

Докторша подозвала к себе двух самых маленьких и накрыла их концами своего большого платка, а старшие уселись потеснее, чтобы согреться.