Медвежий угол - страница 24

— Леша, вы уверены, что так ни разу и не ударили его?

— Вон вы куда клоните... Мне ребята рассказывали — физиономия у Горецкого разукрашена, как на рождество. Но это не моя работа. Я бы не смог. Жидковат я против него. Раз двинуть смог бы, но разукрасить — нет. Тут все ясно — Большаков над ним поработал. Там. На Проливе. Встретились они. Я высчитал по времени — все сходится. Можете не сомневаться. Кроме Большакова, никто его так разукрасить не сможет.

— Мне, Леша, по должности положено сомневаться, так что не могу я воспользоваться вашим советом. Еще одно... Простите мне этот вопрос, но скажите: почему так близко к сердцу вы приняли то, что сказал Горецкий о Югалдиной?

Самолетов, не поворачивая головы на подушке, быстро взглянул на следователя и закрыл глаза.

— Только вот что, Леша... Если не хотите отвечать — не отвечайте. Но придумывать ничего не надо, добро?

— Чего придумывать... Не я, так другие скажут... Да и Югалдина молчать не будет. Я ненавижу Горецкого и не скрываю этого. Если он сейчас не убил меня и Большакова, он кого-нибудь убьет потом. Если не убьет — жизнь испоганит. Пока он будет жить на свете, он будет поганить все, к чему прикоснется.

— Да, — протянул Колчанов. — Чует мое сердце — за этим что-то есть... Я ведь не верю, что все дело в тех нескольких словах, которые Горецкий выкрикнул в магазине.

— Ясно, что дело не в этом... Ну ладно. Анна Югалдина приехала сюда ко мне. Не к Заветному, за которого она замуж собирается, не к Горецкому, с которым познакомилась в первые же дни, а ко мне, чтобы выйти за меня замуж. Но из-за Горецкого вышла отсрочка, а потом появился Заветный. Ясно? Но и Заветный не для нее. Нет, не для нее. Дело в том, что он давно все знает — что хорошо, что плохо, что прилично, а что ни в какие ворота... А Югалдина в каждом случае решает все заново. Если чего нельзя, то у Заветного всю жизнь нельзя, а у нее сегодня, может быть, и нельзя, а завтра — только так, и никак иначе. В этом смысле он слабак. И я говорю это не потому, что он мне дорогу перешел, нет... Так оно и есть.

Горецкого следователь застал в общежитии. Тот одетый лежал на кровати, забросив ноги в тяжелых сапогах на железную спинку, и курил, пуская дым к потолку. Увидев Колчанова, он быстро сбросил ноги на пол и сел.

— Привет, начальник! — воскликнул Горецкий почти радостно. — Вот кого я ждал — дождаться не мог, вот кто утешит душу мою, утрет слезы мои!

Горецкий ерничал, но, видимо, в самом деле обрадовался, наконец-то для него кончится неизвестность.

— Здравствуйте, — сдержанно раскланялся Колчанов. Он молча разделся, не найдя вешалки, бросил пальто на кровать, подержался за шапку, но снять ее не решился — в комнате было прохладно. — Вы в состоянии отвечать на вопросы?

— А почему нет?!

— Ну все-таки вы, говорят, сильно обморожены. — Колчанов разложил на столе бланки протоколов, брезгливо отодвинув подальше консервные банки, крошки, колбасные шкурки, сразу давая понять, что ему здесь неприятно.

— Простите, — проговорил Горецкий, — я не думал, что вам придется за стол садиться...

Внимательно поглядывая на него, Колчанов мысленно примерял его к тем поступкам, о которых узнал за эти дни. Правильное динамичное лицо, узкие глаза, большой улыбчивый рот, ровные зубы, причем все свои, видно, никому еще не удалось поубавить ему зубов. Но лицо его было каким-то нервным, издерганным...

— Вы уже судились? — спросил Колчанов.

— А это имеет значение?

— Двести шестая?

— Точно. Злостное хулиганство.

— Ясно. Теперь попробуем кое-что выяснить.

— Попробуем. Попытка — не пытка, спрос — не допрос. Или я ошибаюсь?

— Дело в том, что это все-таки допрос. И в заключение вам придется подписать свои показания. И показания эти будут подшиты в уголовное дело. Ваше игровое настроение я могу объяснить только неосведомленностью.

— Так осведомите меня, начальник, просветите меня! Только не очень долго, врачи запретили мне волноваться. Переохлаждение организма — это такая неприятная штука.

— По-моему, вам больше грозит перегрев, — Колчанов кивнул на бутылки в углу.

— Не обращайте внимания, начальник. Это мы с ребятами слегка отметили мое спасение.