Мелкие боги - страница 25
Брута покачал головой.
– Прекрасно. У них имеются к тебе кое-какие вопросы.
Брута кивнул.
Толстяк слегка наклонился вперед.
– У тебя есть язык, мальчик?
Брута кивнул, потом, вдруг подумав, что этого недостаточно, предъявил свой язык для осмотра.
Ворбис предостерегающе положил ладонь на руку толстяка.
– Очевидно, наш молодой друг пребывает в благоговейном страхе, – мягко пояснил он и улыбнулся юноше. – Но, Брута, отбрось свой страх, прошу тебя, я хочу задать тебе несколько вопросов. Понимаешь меня?
Брута кивнул.
– Перед тем как тебя сюда привели, несколько секунд ты находился в приемной. Опиши ее.
Брута тупо смотрел на него. Но турбины памяти уже пришли в движение без всякого его участия, и в переднюю часть мозга потоком хлынули слова.
– Комната примерно три квадратных метра. С белыми стенами. Пол усыпан песком, только в углу у двери видны каменные плиты. На противоположной стене окно, на высоте примерно двух метров. На окне – решетка из трех прутьев. Табурет на трех ногах. Святая икона пророка Урна на стене, вырезана из афации, с серебряным окладом. На нижнем левом углу рамы – царапина. Под окном на стене – полка. На полке ничего нет, кроме подноса.
Ворбис скрестил длинные пальцы под орлиным носом.
– А на подносе? – спросил он.
– Прошу прощения, господин?
– Что было на подносе, сын мой?
Изображения закрутились перед глазами Бруты.
– На подносе был наперсток. Бронзовый наперсток. И две иголки. Тонкий шнур с узлами. С тремя узлами. А еще на подносе лежали девять монет. Серебряная чаша с узором из листьев афации. Длинный кинжал. Стальной, как мне кажется, с черной рукояткой, семигранный. Клочок черной ткани. Перо и грифельная доска…
– Опиши монеты, – пробормотал Ворбис.
– Три из них были цитадельскими центами, – не задумываясь ответил Брута. – Две с рогами, одна с короной о семи зубцах. Четыре монеты – очень маленькие и золотые. На них была надпись, которая… Ее я прочитать не могу, но, если мне дадут перо и пергамент, думаю, я мог бы попробовать…
– Это какая-то шутка? – спросил толстяк.
– Уверяю, – произнес Ворбис, – мальчик имел возможность видеть комнату не более секунды. А другие монеты, Брута? Расскажи нам о них.
– Другие монеты были большими. Бронзовыми. То были эфебские дерехмы.
– Откуда ты знаешь? Они достаточно редки в Цитадели.
– Я видел их однажды, о господин.
– И когда же?
Лицо Бруты исказилось от напряжения.
– Я не совсем уверен… – наконец выдавил он.
Толстяк торжествующе посмотрел на Ворбиса.
– Ха!
– Кажется… – сказал Брута. – Кажется, это было днем… или утром. Скорее всего, около полудня. Третьего грюня в год Изумленного Жука. В нашу деревню пришли торговцы и…
– Сколько лет тебе тогда было? – перебил Ворбис.
– Три года без одного месяца, господин.
– Этого не может быть! – воскликнул толстяк.
Брута пару раз открыл и закрыл рот. Почему этот толстяк так говорит? Его же там не было!
– А ты не ошибаешься, сын мой? – уточнил Ворбис. – Сейчас ты почти взрослый человек… Семнадцати, восемнадцати лет? Вряд ли ты мог настолько четко запомнить чужеземную монету, которую видел мимолетно целых пятнадцать лет назад.
– Нам кажется, ты все это придумываешь, – подтвердил толстяк.
Брута промолчал. Зачем что-то придумывать, если все находится в голове?
– Неужели ты помнишь все, что когда-либо с тобой происходило? – спросил коренастый мужчина, внимательно наблюдавший за Брутой во время разговора.
Брута был рад его вмешательству.
– Нет, господин, не все. Но почти.
– Ты что-то забываешь?
– Э… Да. Кое-что я никак не могу вспомнить…
Брута слышал о забывчивости, но с трудом представлял, что это такое. Однако в его жизни случались моменты – особенно это касалось самых первых ее лет, – когда не было… ничего. Однако это не память стерлась, нет, то были огромные запертые комнаты в особняке, построенном сплошь из воспоминаний. События не были забыты, ибо в таком случае запертые комнаты сразу прекратили бы свое существование, просто эти комнаты кто-то… запер.
– Расскажи нам о своем самом раннем воспоминании, сын мой, – ласково попросил Ворбис.
– Я увидел яркий свет, а потом кто-то меня шлепнул, – ответил Брута.