Memento - страница 31
Цыгану хоть бы хны. Он что, пьяный?
Михал зазвонил и замигал фарами. Обалдел этот мужик, что ли? Идиот!
Трамвай летел с горушки по Виноградской улице прямо на цыгана.
Пришлось все же рвануть тормоза. От толчка пассажиры резко накренились вперед. Крики падающих людей, рассыпавшиеся сумки, удар в плексигласовую перегородку за спиной у Михала. Кто-то лежит на полу, чьи-то яблоки раскатились по всему вагону. Разбросанные пакеты. Все это Михал увидел краем глаза, распахнув двери трамвая.
— Эй ты, кретин! — заорал он на цыгана. — Не знаешь, где тротуар?
Двое удивленных пассажиров выглядывают из трамвая. На тротуаре остановились прохожие.
— В другой раз я тебе ребра переломаю, скотина!
— Что тут происходит? — К Михалу подходит милиционер.
— Да вот этот цыган загородил мне проезд, — объясняет Михал. — Я его чуть не переехал, сволочь такую.
— Кого? — интересуется человек в форме.
— Того цыгана с бревном, — снова начал Михал.
И тут же мгновенное озарение: глюки!
— Был здесь какой-нибудь цыган? — расспрашивал милиционер стайку зевак.
— Ну, я поеду, — осторожно начал Михал. — Заходите…
— Минутку, — остановил милиционер.
— Так ведь ничего не случилось, — робко заметил Михал, — у меня же график…
— Что вам график, об этом пусть диспетчер побеспокоится, — улыбнулся милиционер.
И вдруг схватил Михала за руку, не давая ему войти в трамвай.
С работы выперли мигом. Хорошо еще, мои не знают. Не то опять бесконечные нотации. Квартира Станды. Колемся, чтобы снять напряг.
Всего несколько дней, и мы снова торчим. Какие там две дозы в неделю! Армейские запасы тоже не бездонные. Не думать об этом. На сегодня хватит.
Но паршивый алнагон — это вам не морфа. Разве что перекантоваться между нормальными дозами. А если придется перейти только на него?
Снова признаки ломок. Последний НЗ. А потом?
В гости к Рихарду?
Как девка, готовая на все ради дозняка?
К горлу подступила тошнота. В памяти засела каждая деталь того полудня. Каждая проплешина цветастого покрывала.
Нож среди груды грязной посуды. Может, вот он, выход?
Ева лежит на листе поролона с закрытыми глазами. А когда она проснется и потребует еще дозняк? Так лучше я, чем она. Грязная, замызганная, сто раз использованная шлюха. До чего же гнусная жизнь!
Выпустить из себя эту мразь. Он встал и вытащил из грязной кучи нож, от которого просто не мог оторвать взгляд.
Все к черту!
Боли Михал не почувствовал…
Рана в несколько сантиметров на предплечье. Хлынула кровь. А с ней и вся эта гнусь.
Он снова резанул чуть выше первой раны. И еще раз.
Хотя бы этим смыть с себя тот полдень. И те, которые еще будут?
Он переложил нож в другую руку. Всадил лезвие прямо в середину левого предплечья.
Кровь на полу и брюках. Освобождение. Еще один надрез. Он наблюдал, как рана наполняется кровью. Первая капля пробивает дорогу первому красному ручейку. За ней еще и еще.
А я ведь убью себя, мелькнуло в голове.
Отшвырнуть нож. Прочь! Прочь от всего этого! Он выбежал из комнаты.
— Вы с ума сошли, голубчик. Что это с вами?
Какая-то толстая тетка с бородавкой на щеке и усиками под носом, как у Бабы Яги из детской книжки. Где я? Что ей от меня надо?
— Вы так замерзнете! Слышите меня? Постойте-ка…
— Не могу! Я больше не могу! — твердил Михал.
— Садитесь вот сюда на скамейку. Сейчас вызовем врача.
Зачем врача, не понимал он. Чего ей надо, этой гнусной морде? И всем другим?
— Вы в крови.
— Угу, — ответил он, еще ничего не понимая. Рукава рубашки пропитались кровью, она капала с манжет на тротуар, но Михал этого не видел.
— В одной рубашке. Сумасшедший, наверное, — услышал он оттуда, где было больше всего лиц.
— Сидите спокойно…
— Ничего… — пробормотал он.
Кто-то набросил ему на плечи тяжелое пальто.
Как сеть, которой меня хотят поймать. И спутать.
— Не трогайте меня. Не трогайте! — вдруг заорал он.
Круг зевак обступает все теснее.
Они хотят меня прикончить.
— Постойте! Нет! Мне надо уйти…
— Сидите на месте! — Снова хмурое лицо со строго поджатыми губами. Как у отца, когда тот сердится.
— Чего вам от меня надо? Чего вам надо? — Бессвязное бормотание переросло в нечленораздельный вой. — А-а-а…