Мемуары ротного придурка - страница 14
В начале его послевоенной карьеры мы встретились пару раз. Один раз у него дома на Покровке, когда в семейном кругу за бутылкой "Московской" я рассказывал о своих военных приключениях. Вторая встреча была в райкоме, где он работал заведующим промышленным отделом. Он помог мне тогда с жильем. Тогда же он мне и признался, что почувствовал вкус к партийно-государственной деятельности именно с нашей детской игры, которая явилась переломным моментом в его юности.
Как-то я еще раз заходил в райком, но мне сообщили, что Алексей Васильевич уже не работает там - направлен на учебу в Высшую партийную школу.
Атаман вышел на орбиту, наши пути навсегда разошлись. Спустя много лет мы столкнулись случайно лицом к лицу на Ленинском проспекте, возле моего дома. Он вышел из "Зоомагазина" с клеткой, в которой что-то трепыхалось, и направился к проезжей части, а я шел, мучимый тяжелыми раздумьями, по тротуару. На его властном лице, словно высеченном из камня, красовались стильные очки с дымчатыми стеклами, на лацкане джерсового костюма алел депутатский значок.
От неожиданности я вскрикнул: "Атаман!"
Каменная маска мигом слетела с его лица.
- Китаец, ты еще здесь?! - спросил он не то радостно, не то удивленно.
Сначала его вопроса я не уловил.
- Как видишь...
- А мы с женой тебя вспоминали недавно, на День Победы, как ты воевал. Я еще сказал: "Где мой Левка-то, небось умотал уже к своим в Израиль". "Израиль" он произнес с сильным ударением на последнем слоге.
Атаман торопился: у внучки день рождения! Напротив магазина его ждала черная "Чайка", из машины он махнул мне.
- Ну бывай, привет семейству...
Я еще долго стоял, глядя вслед удаляющейся "Чайке" с цековским номером.
Почему Атаман наперед знал то, что еще только смутно бродило во мне? Может, потому, что набрался он марксистско-ленинской науки, которая позволяет все предвидеть? Может, даже диссертацию защитил на тему о пролетарском интернационализме? Нет, просто остался Атаман верен неписаному Закону Двора, но теперь в масштабе всамделишного государства, а не игрушечного; Закону, согласно которому я по пункту пятому давно уже не числюсь в категории "своих".
В школьные годы я очень досадовал, что так поздно родился и поэтому не смог участвовать в Октябрьской революции. Не штурмовал Зимний, не брал Перекоп... Как я завидовал своему папе, которому довелось делать революцию, сражаться за советскую власть и бороться в подполье с буржуями! Я завидовал и папиным товарищам - его соратникам по большевистскому подполью. Какие это были интересные люди! Правда, они не были такими учеными, как папа, но зато были очень веселыми, шумными и... немножечко жуликоватыми - одним словом, они были одесситами.
С папой они держались почтительно, а со мной на равных. Я очень любил, когда они приходили в гости и рассказывали всякие забавные истории про Котовского и Мишку-Япончика.
По телефону они разговаривали так: "Говорат из подполья. Наверное, это квартира Гриши Ларского?" Наша Таня никак не могла уразуметь смысл слова "подполье", она думала, что речь идет о подполе под избой.
- Чего они все в подполе-то прячутся? - недоумевала она и к этой шумной компании относилась с подозрением. Даже пересчитывала после них чайные ложечки.
А папа после визитов друзей-"подпольщиков" иной раз недосчитывался каких-нибудь книг в своей библиотеке. Это его огорчало.
Собирать книги папа очень любил. Но он собирал не всякие книги, а главным образом литературу о революции. Еще в те времена, когда мы жили у Сухаревой башни, ему удалось приобрести на толчке редкие издания первых дней революции. Из Китая ему тоже удалось привезти кое-что. Он собирал и старые газеты революционных лет, давно исчезнувшие журналы, речи всех вождей и все издания их сочинений, материалы партийных дискуссий и различных оппозиций...
Хотя меня такие книжки тогда не интересовали, папа запрещал мне и близко подходить к полкам. Однажды я услышал, как один его приятель-чекист спросил:
- Гриша, зачем ты держишь у себя эту макулатуру - Троцкого, Шляпникова?
- Для истории, - ответил папа.