Мемуары шулера - страница 5

Впрочем, нет, они отказывают себе вовсе не во всем, это я ошибся, это я польстил им, ведь они ни за что не откажутся от своих денег, те всегда при них. И если сердце у них и разрывается на части, то разве что между тщеславием и завистью. Так что случись им пойти на непредвиденное транжирство, то только ради удовлетворения этих двух слабостей.

И таких-то людей называют богатыми!

Нет уж, богатство — это совсем другое.

Быть богатым, повторяю — это не иметь деньги, а уметь их тратить.

Деньги обретают ценность только тогда, когда вы вытаскиваете их из кармана. И теряют ее, едва возвращаются назад. Ну, какую, скажите, радость могут принести вам ваши деньги, пока они при вас?! Чтобы пятифранковая монетка стоила сто сантимов, надо ее потратить, в противном случае ее ценность не более чем фикция.

Серебро, металл, из которого монеты делают, — что может быть волшебней?! За какую-нибудь серебряную супница вам могут дать целую кучу золота! Но сколько стоит золотой слиточек? Немного денег, звонкого серебра, вот и все…

Когда богатый человек узнает, что сделка, которую он только что заключил, принесет ему двести тысяч франков, то, на мой взгляд, барыш не туда попал, коли он тут же, в зависимости от вкуса, не узрел в этих деньгах драгоценное украшение для любимой, картину, что давно мечтал приобрести себе в дом, или, скажем, новый автомобиль.

Кроме того, по моему глубокому убеждению, не будь на земле богатых-пребогатых, там было бы куда больше бедных-пребедных.

И, как говорит моя консьержка, будь я в правительстве, то без всякого снисхождения сдирал бы, как с притворных нищих, налоги с тех, кто не тратит своих доходов.

Я знаю людей, которые имеют семьсот-восемьсот тысяч ливров ренты и не тратят даже четверти своих доходов. Я считаю их прежде всего придурками, и еще немного жуликами. Чек, не обеспеченный покрытием, есть банковская операция, предусмотренная уголовным кодексом, и по справедливости жестоко карается законом. Я охотно выступил бы за столь же жестокую кару в отношении лиц, владеющих капиталом, но не выписывающих никаких чеков. Человек, который копит деньги, нарушает их нормальное обращение и тем самым мешает естественному течению жизни. А по какому-такому праву?!

После такой декларации принципов спешу добавить, что через пару месяцев мне стукнет пятьдесят три, что, начав почти с нуля, я если и не взмыл слишком высоко, то прыгнул довольно далеко, что ни дня не прожил иначе, как за чужой счет — нажив таким манером не один миллиончик — и что, не испытав ни горечи, ни сожалений, теперь сижу без гроша за душой.

Итак, мне показалось, что правдивый рассказ о жизни авантюриста, какую я вел более трех десятков лет, мог бы развлечь и просветить тех немногих, кто еще способен с улыбкой оценить искренность. Вот почему я и пишу эти строки.

Вернее сказать, царапаю слово за слово, без всякого насилия над собой и исключительно для собственного удовольствия, посиживая на освещенной солнцем террасе скромного бистро, что на углу улицы Винь и улицы Буленвилье, кстати, прямо напротив очаровательного особнячка, который я построил себе в 1923 году — и потерял в 29-м из-за бубновой восьмерки.

Но не стоит забегать вперед.

Вернемся-ка лучше в Кан.

Да, вернемся в Кан — который я покинул год спустя в июне месяце, чтобы обосноваться в Трувиле, где поступил грумом в гостиницу «Отель де Пари».

(Довиля в ту пору уже не существовало, однако вскорости ему суждено было возродиться вновь.)

Я затянул себя в тесный, зеленого сукна мундирчик, по которому, от талии к плечам, в две шеренги карабкались крошечные пуговки, а на голове, щегольски сдвинув на одно ухо, носил этакую круглую пилотку, напоминающую головку сыра «ливаро». Я очень гордился, что послужил моделью карикатуристу Каран д’Ашу. Вы ведь помните нарисованного им маленького грума, который накануне оповещал на первой странице газеты о том, какая карикатура ждет читателей в завтрашнем номере? Этот маленький грум — я. И думаю, у меня есть полное право считать себя основателем этого жанра.

Тут надо бы кое-что пояснить.