Мемуары везучего еврея. Итальянская история - страница 8

. В других, менее официальных случаях, когда аристократия округа собиралась в этих залах, чтобы посудачить о войнах, коровах и борьбе с филлоксерой — американским вредителем, поедающим виноградники, — моя мать задавала тон, играя на спинете и приглашая кого-нибудь из гостей продемонстрировать свои певческие таланты. Синьора Петрелла любила подолгу говорить, описывая общество поселка, которое было для нее безуспешным трамплином в итальянский свет конца XIX века. Воспоминания о роскоши обитого шелком ландо, в котором моя мать возила ее в близлежащие города Астию и Альбу, всегда трогали ее. Синьора Петрелла, будучи экспертом в городских модах, давала ей советы, какие платья купить для предстоящего театрального сезона или для особых «семейных вечеров», где дамы играли в ремми, а мужчины в «три семерки», пока все не собирались вместе, чтобы с восторгом смотреть на представление только что приобретенного волшебного фонаря.

Очевидно, синьора Петрелла никогда не понимала, насколько моя мать ненавидела ту деревенскую жизнь, в которую ее забросило замужество. Она не разделяла страсть моего отца к верховой езде и охоте, светская болтовня местного общества ее не интересовала, а политические дискуссии — еще менее того. Даже такие исключительные события, как прибытие в Асти Буффало Билла или приглашение моему отцу от полковника Коди устроить соревнование по скачкам между их лошадьми, не вызывали в ней ни малейшего энтузиазма. Она до смерти скучала в золоченой клетке, куда ее заточил мой отец. Будучи бездетной более десяти первых лет замужества, она завидовала своим более удачливым подругам, которые могли развлекаться, вращаясь в светском обществе Турина среди многочисленных членов королевской семьи.

Пьемонтские евреи не так уж давно вышли из гетто: мой прадед по отцовской линии вырос в гетто Ивреа, а с материнской — в туринском. Они не принадлежали к семьям, прославившимся в войнах итальянского Рисорджименто — движения, развернувшегося в XIX веке за политическое объединение Италии, — но они боролись за свои права и были всей душой преданы Савойской династии[8], которая в 1848 году даровала им гражданские свободы. За последующие тридцать лет они постепенно забыли большинство ценностей и обрядов веры своих предков. Мои деды уже не могли читать на иврите, языке, который знали предыдущие поколения. Бабушка со стороны матери читала свои ежедневные молитвы в сокращенном виде, не понимая их смысла; более семидесяти лет подряд она произносила каждое утро на иврите благословение, в котором еврей благодарит Бога за то, что Он не сделал его женщиной.

Итальянские евреи в то время страдали от последствий эмансипации не только по причинам, общим для других европейских евреев, но также и по причинам, имевшим место только в Италии. В конце XIX века в Италии жило чуть больше тридцати тысяч евреев, в десять раз меньше, чем во Франции, а уж в сравнении с Австро-Венгерской империей их количество представляется ничтожно малым. В Италии не было — и, в известном смысле, до сих пор нет — столицы наподобие Парижа, Лондона или Вены, притягивающих к себе лучшие интеллектуальные, экономические и политические силы. В этих метрополиях евреи стали достаточно многочисленными и состоятельными, чтобы взять на себя ответственность за современные общественно-религиозные институции. В Италии же евреи столетиями оставались разбросанными по всему полуострову, живя в маленьких общинах, насчитывавших в те времена не более дюжины семей. Когда итальянские власти потребовали, чтобы евреи взяли себе фамилии вместо старых отчеств типа «Моше, сын Якова» или «сын Давида», то евреи стали именовать себя по названиям своих городков — Алатри, Орвието, Сермонета, Кастильоне или Павия. Университеты — а это странное имя тогдашние власти дали еврейским общинам, не имевшим ничего общего с учебными заведениями, — сумели, несмотря на жалкую одежду своих членов, в обстановке изолированности итальянских гетто развить мощные культурные традиции в области музыки и искусств, несравнимые с традициями ни одной еврейской общины Европы. Однако с эмансипацией они быстро растеряли своих членов, ушедших в большие городские центры, бывшие столицы государств, превратившихся в объединенном Итальянском королевстве в провинции. Во время этих стремительных социальных и топографических изменений тысячелетняя живая ткань итальянского иудаизма, все еще крепкая в XVIII веке, быстро износилась, и падение стен гетто положило конец изоляции, которая, дискриминируя эти общины, в то же время, однако, защищала их культурную неприкосновенность.