Men from the Boys, или Мальчики и мужчины - страница 11
Несколько минут мы сидели молча.
— Это так и будет продолжаться? — спросил я.
— Как?
— Ты сама знаешь, Джина.
— А ты чего хотел? Чтобы мы мило беседовали друг с другом? Наверное, в первый раз за все время.
— Я не хочу так, — ответил я. — Сколько еще мы будем плеваться ядом друг в друга?
— Не знаю, Гарри. Пока нам не надоест его вкус.
— Мне он надоел много лет назад.
Мы сидели в тишине, словно людей, которыми мы когда-то были, больше не существовало. Словно между нами ничего не было. А это неправда.
— Он и мой сын тоже, — проговорила она.
— Биологически, — уточнил я.
— А как еще?
— Шутишь? Знаешь, Джина, я думаю, это здорово, что ты вернулась.
— Лжец.
— Но я не хочу, чтобы ему было больно.
— Отчего ему может быть больно?
— Не знаю. Новый мужчина. Новая работа. Новая страна. Что еще?
— Со своими детьми не разводятся.
— Мне нравится, когда люди говорят мне об этом. Потому что это неправда. Очень многие разводятся со своими детьми, Джина. В основном это мужчины. Но не все.
— Хочешь, нарисую тебе диаграмму, Гарри?
— Не вопрос — я дам тебе ручку.
Я поднял руку, подзывая официантку. Джина пригнула мою руку обратно к столу. Мы коснулись друг друга в первый раз за много лет, и это было как электрошок.
— Я развелась с тобой, Гарри, а не с ним. Я ушла от тебя, а не от него. Я перестала любить тебя, а не его. Прости, что говорю это, Гарри.
— Переживу.
— Я никогда не переставала любить его. Даже когда была занята. Озабочена. Рассеянна. — Она глотнула чаю и взглянула на меня. — Как он?
— Хорошо. У него все в порядке, Джина.
— Он такой высокий. А его лицо — у него такое милое лицо, Гарри. Он всегда был красивым ребенком.
Я улыбнулся. Это была правда. Он всегда был самым красивым ребенком в мире. Я почувствовал, что смягчаюсь.
— Он посещает Клуб латерального мышления, — похвастался я, наслаждаясь теплом этой темы, счастливый оттого, что можно поговорить об этом чуде — нашем сыне, и мы оба улыбнулись.
— Красивый и умный мальчик, — проговорила она. — Я почти не знаю, что такое латеральное мышление — что-то вроде выхода за рамки привычного мышления? Тренировка ума, чтобы лучше работать?
— Что-то вроде этого, — кивнул я. — Он может объяснить это лучше, чем я.
Я допил кофе. Мне хотелось домой, к семье.
— Чего ты хочешь, Джина?
— Я хочу моего сына, — ответила она. — Я хочу узнать его. Хочу, чтобы он узнал меня. Я знаю, что мы — я — упустили ужасно много времени. Поэтому я хочу, чтобы это случилось сейчас. Пока не станет слишком поздно.
Я подумал, что никогда не будет слишком поздно. В жизни Пэта уже давно зияла дыра размером с Джину, но мне казалось, что заштопать ее никогда не поздно. Я не сомневался, что у обоих всегда найдется время для того, чтобы исправить ошибки. Вот такой я глупец. В уме я уже прикидывал маршрут, каким повезу Пэта по городу.
— Где ты живешь, Джина?
— У меня квартира с двумя спальнями на Олд-Комптон-стрит, — сказала она. — Верхний этаж. Много места. Хорошее освещение. — Она выглянула в окно. — В пяти минутах отсюда.
Я развеселился.
— Сохо? — спросил я. — Интересный выбор. И что ты там делаешь — возвращаешь молодость?
Она поджала губы.
— У меня не было молодости, Гарри, — сказала она. — Я была замужем за тобой.
Завибрировал мой телефон. Джина отвернулась, я поднял трубку, и женщина с ямайским акцентом сообщила, что Кен Гримвуд в больнице.
В семь лет мой сын чуть не утонул. Мы отдыхали в тихом уголке Крита, который назывался Агиос Стефанос — несколько лет назад остров захватили парни в футбольных майках, — и последнее, чего мы могли ожидать во время этих коротких каникул, были смерть и несчастье. Нам этого хватаю и дома.
Это были годы после расставания с Джиной, после смерти моего отца и болезни матери, и казалось, не успеешь отвернуться, а твои близкие уже исчезли или умерли. Мы поехали на Крит не ради солнца, моря и рецины. Нам просто хотелось перевести дух.
Я вспоминаю ветреный галечный пляж. И вижу Пэта — тощие руки и ноги, всклокоченные белокурые волосы и обвисшие плавки. Он плещется в воде на надувном матрасе, а я на берегу почитываю книжку в мягкой обложке.
Сыну семь лет.