Мендель - страница 6
Все они были людьми благовоспитанными, а многие были и по-настоящему религиозными, и просто добрыми, и сострадательными. Однако смерти настоятеля монастыря святого Томаша ждали как облегчения.
А он никогда не думал, что его смерти будут так ждать…Сему предшествовала почти десятилетняя история, нашедшая себе отражение и в официальных печатных органах австро-венгерской монархии и в обширной казенной переписке.
Началась она весной 1874 года, когда немецкая либеральная партия провела через рейхсрат закон о так называемом Религиозном фонде:
«§ 1. С целью покрытия потребностей католического культа, а в особенности для урегулирования нормальных доходов Службы Спасения душ, владельцы церковных бенефиций и постоянные духовные общины обязаны производить определенные взносы в Религиозный фонд.
§ 2. В качестве меры для определения взноса в Религиозный фонд принимается определенная с учетом платежного эквивалента стоимость бенефиция или имущества общины, со включением в оное всего находящегося в собственности монастырей, но за вычетом ценностей, содержащихся в библиотеках, а также научных и художественных коллекций».
Франц-Иосиф утвердил этот закон и приказал опубликовать его в «Имперском бюллетене распоряжений и узаконений». После этого закон вошел в силу в соответствии с конституцией Австро-Венгерского государства, которое — не лишено любопытства — не имело официального названия.
При утверждении конституции 1867 года название в тексте, как это ни странно, было опущено, и процарствовавший уже 19 лет Франц-Иосиф превратился в императора Австрии, которая не числилась в законе империей, и в короля Венгрии. И рейхсрат тоже стал рейхсратом — имперским советом — неизвестно какой империи. Но это к слову [4].
Когда закон о Религиозном фонде вступил в силу, австрийская католическая церковь встала на дыбы, ибо ее права в очередной раз были ущемлены самым чувствительным образом. Закон этот был не первым в серии законов, ограничивавших в Австрии ее власть и доходы. Да и эта серия законов была не первой — в XVIII веке австрийским патерам приходилось еще туже: правительство закрывало монастыри, вмешивалось в назначения на церковные должности и ограничивало общение епископов и прелатов с Ватиканом. Оно, конечно, никогда не мыслило упразднить католицизм как таковой. Оно просто предпочитало иметь в лице церкви не автономное церковное государство в своем светском государстве, а послушный правительству аппарат Службы Спасения душ, по-чиновничьи исполнявший то, что от него требуют светские власти.
Однако революция 1848 года подтолкнула правительство отказаться от «иозефинизма» — упомянутая политика была провозглашена императором Иосифом II и называлась по его имени.
Франц-Иосиф вернул церкви ее старинное могущество. По конкордату, заключенному с Ватиканом в 1855 году, католицизм был объявлен государственной религией, церковь безраздельно ведала всем просвещением и была, например, единственным судьей в вопросах брака для католиков-австрийцев.
Но на ватиканском престоле в это время сидел папа Пий IX. Никто прежде не сидел на папском престоле столько, как Пий, — 32 года! И ни один из римских первосвященников двух последних столетий не пытался вернуть католицизму позиции, которые церковь занимала в Европе до XV века, — не пытался столь рьяно, столь упорно, а главное — столь агрессивно и безоглядно.
Его энциклика «Quanta cura» и приложение к ней «Sillabus» — «Перечень главнейших заблуждений нашего времени» — произвели впечатление взрыва. Папа объявлял в них борьбу социализму и веротерпимости, гражданскому браку и светскому образованию, пантеизму, натурализму и абсолютному рационализму — нет возможности пересказывать все восемьдесят положений перечня.
Когда разразился скандал вокруг «Силлабуса» — этот перечень неведомо каким путем достался газетчикам, хотя и был документом, «не подлежащим оглашению», — то Ватикан стал твердить, что в «Перечне» и в энциклике «Quanta cura» идет речь о догматической (то есть «теоретической») нетерпимости к указанным заблуждениям и никакой практической нетерпимостью (то есть кострами для инакомыслящих) пока не пахнет. Но все это уже не изменило хода событий.