Мера Любви - страница 5

— Англичане убили своего архиепископа, — вдруг заявил Джованни.

— Убили, что с того? По мне, так он сам был виноват, — возразил архидьякон. — И вообще, помалкивай, когда тебя не спрашивают. Завтра, дай Бог, мы приедем в Верону. Когда представлю тебя Папе, ты должен произвести самое что ни на есть благоприятное впечатление, понял ты меня?

— Да, дядюшка.

— И немедленно прекрати труса праздновать, а то, не ровен час, дело провалишь, хуже того, опозоришься и меня опозоришь на старости лет.

В Верону прибыли вечером. Дядюшка отвез Джованни к некой благочестивой вдове, их дальней родственнице, в доме которой архидьякон распоряжался, как в собственном. Он с порога приказал приготовить воды, чтобы хорошенько помыться с дороги, и, несмотря на поздний час, послал слугу к суконщику с наказом принести ему одежды размером поменьше. Когда суконщик явился, дядя долго мучил Джованни примерками. Наконец были выбраны пелиссон на барсучьем меху и темного тона коричневое блио.

Вдова жила роскошно, и Джованни отвели отдельную, достаточно натопленную комнату, только он всю ночь не мог заснуть. Может, потому, что не привык спать на новом месте, бессонница преследовала его с того времени, как он покинул Болонью. Он тихо лежал с закрытыми глазами, молился про себя или думал, и так до рассвета.

На следующее утро дядюшка побежал устраивать аудиенцию у Папы. Вернулся он только к девятому часу с известием, что Его Святейшество пребывает в добром расположении духа и согласен принять их после вечерни. Джованни к тому времени уже устал бояться и беспокоиться, эти понятные чувства сменила странная тоска, которую иной приписал бы дурному предчувствию; он же относил прямо таки физическое недомогание на счет бессонных ночей.

Его Святейшество Урбан III принял своего миланского архидьякона и его племянника более чем благосклонно, во внутренних покоях. Присутствовало только несколько священников различных степеней. Папа сразу предупредил:

— Оставьте церемонии.

Однако архидьякон все равно держался очень официально. Джованни же просто не знал, как себя вести, и почел разумным предоставить инициативу опытному дяде. Дядя отвечал за него на вопросы, давал объяснения, когда требовалось, а Джованни смиренно молчал. Но после обсуждения дела в общих чертах случилось то, чего больше всего опасался почтенный архидьякон: разговор зашел о положении Церкви в Англии, и при этом не могли не вспомнить Святого Томаса. Один из кардиналов высказался в том смысле, что он был очень удивлен епитимьей, наложенной покойным Папой Александром на убийц архиепископа Кентербери.

— Служба у тамплиеров, и только? За такое беспримерное злодеяние?! — возмущался кардинал. — Когда столько в этом деле говорит против виновных! Не только характер преступления и его тяжесть — убийство епископа. Но время — священная служба! И место — защита святой церкви! А также и смысл, и условия, ибо действовали они, руководствуясь лишь гневными словами их короля, произнесенными, когда ум его был смущен. Для них этого было довольно!

— По всему видно, убийцы епископа имели пораженную грехом, превратную волю, отвернувшуюся от Творца, — заявил другой кардинал.

— Что есть «превратная воля»? — спросил Папа. — Если уж на то пошло, невозможно жить в мире сем и быть совершенно свободным от греха. Так получается, все мы имеем эту самую «превратную волю», только более превратную или менее?

— В таком тонком вопросе невозможно полагаться на человеческий суд, одному Богу известны помышления сердца, да и к чему нам разбирать, какая у них воля, раз деяние обнаруживает себя? Святой Бернард в своей книжице «О благодати и свободе воли», которая очень мне нравится, утверждает, что только совершение греха, но не греховное желание наказывается, — объяснил первый кардинал.

— Но святой Августин, напротив, особое значение придает побуждениям, а не деяниям, — возразил второй.

— А что думает по этому поводу наш новоиспеченный доктор канонического права? — вдруг обратился Папа прямо к Джованни. — Следует ли отдать в этом вопросе предпочтение Августину как Отцу Церкви?