Мертвое море - страница 15

стр.

— Эй, ты. Я с тобой разговариваю, мистер. Что это за дерьмо?

Гослинг сбросил его руку с плеча:

— Не знаю.

— Что значит не знаешь? Что-то не в порядке с системой вентиляции. У меня там внизу парни отрубаются и блюют.

— Это все туман, — сказал Гослинг, а потом, словно поняв, как абсурдно это звучит, добавил: — Я проверю.

— Уж проверь, черт побери.

Когда Гослинг ушел, Сакс уставился на клубящийся туман, спрашивая себя, что за идиоты завели их в это месиво. Туман был таким густым, что на корабле уже в трех футах ничего не было видно, и он был повсюду — плотная облачная бледно-желтая масса. Никогда в жизни Сакс не видел ничего подобного. Туман можно было буквально черпать рукой и складывать в банку. Но хуже всего было то, что он выглядел каким-то пустым, эфемерным, словно они застряли посреди небытия, потерялись в статическом шуме телеэкрана. Даже корабль, казалось, не двигался, хотя было слышно, как работают двигатели и нос рассекает воду.

«Ну и что это за матросы такие — как будто первый раз в море, черт возьми», — выругался про себя Сакс.

Все больше людей стекалось на палубу. К команде Сакса присоединился экипаж корабля. У всех был нездоровый вид. Некоторых вели под руки товарищи, один из машинистов не выдержал, и его вырвало на палубу. Творился полный бардак. Из открытых люков исходил удушливый, едкий запах.

— Сакс, — сказал Фабрини, вытирая руки о джинсы, словно они были в чем-то липком. — Что это? Что стряслось?

— Не знаю. Может, система вентиляции накрылась или двигатели засорились чем-то.

Один из матросов покачал головой:

— Это невозможно, мистер. От турбин так не пахнет.

Другой матрос вытер тряпкой желтое лицо:

— Он прав.

— Ладно, Эйнштейн, — сказал Сакс. — Что тогда?

Никто не ответил.

— Что-то тут не так, — сказал, поеживаясь, Менхаус. — Это не от двигателей, и вы все это знаете. Понюхайте: туман пахнет… пахнет чем-то мертвым. Что-то с ним не так.

— Тебя кто-то спрашивал? — рявкнул Сакс.

Именно в этот момент кто-то закричал.

Все тут же замолчали.

Крик доносился с кормы, из лабиринта машин и контейнеров, привязанных к спардеку, но из-за тумана очень сложно было сказать, откуда именно. Мужчины повернулись, словно приготовившись пойти разобраться, в чем дело, но намерением все и ограничилось: никто не шелохнулся. Побледнев и поджав губы, они хотели знать, что происходит, но никто не горел желанием первым броситься в туман. Может, дело было в характере крика, который напоминал визг медленно поджариваемого на углях человека. Такого громкого и пронзительного звука они никогда раньше не слышали: так мог кричать только сумасшедший.

— Господи, — проговорил Сакс, — лучше мы…

Крик перешел в болезненные поскуливания, и из мрака внезапно появился издававший их парень, один из палубных матросов. Он был мокрый, в спавших до бедер резиновых вейдерсах. Его джинсовый фартук был залит чем-то красным и блестящим, и матрос отчаянно царапал его ногтями. Лицо парня превратилось в жуткую серую маску, и остальные отшатывались, освобождая ему дорогу.

— Уберите это с меня, уберите это с меня, уберите это с меня! — выл он, судорожно продвигаясь по палубе и оставляя за собой кровавый след. — О боже, боже, бо-о-о-оже, оно во мне, а-а-а-а!..

Прежде чем кто-то успел сдвинуться с места, он подбежал к перилам. В тумане матрос походил на расплывчатое, исходящее конвульсиями пятно. В следующую секунду он бросился за борт.

— Сукин сын! — выругался Сакс, нарушив молчание. — Человек за бортом! Человек за бортом, вашу мать!

Но никто не пошевелился.

Все стояли, не зная, что делать. Никто не осмелился даже на дюйм приблизиться к тому месту, откуда спрыгнул матрос. Они хотели помочь, но крики, кровь, кошмарная абсурдность ситуации парализовали их, к тому же всем показалось, будто что-то утянуло матроса за борт против его воли. И всплеск, который услышали мужчины, был оглушительным, будто в море сбросили автомобиль: человек не мог произвести столько шума.

На какое-то время наступила полная тишина.

Время словно остановилось, все вокруг замерло. Слышно было плеск воды, далекий вой ветра, тихий гул двигателей — и больше ничего.