Мертвое ущелье - страница 9

Крюгер, конечно, понимал, что лось очень чуткий и осторожный зверь и от него утаиться невозможно, но это событие все равно его встревожило. Сегодня днем, отправляя ефрейтора на разведку местности, он был предельно официален и тот понял, что штурмфюрер обеспокоен. Однако Крюгер этим не ограничился и все-таки напомнил о крайней осторожности, чего он не делал почти никогда, зная специальность и подготовку этих двух своих подчиненных.

Ефрейтор ушел и теперь должен был возвратиться с минуты на минуту. Крюгер наблюдал за лесом, всматриваясь в каждый бугорок и овражек, в каждое дерево. Мощный морской бинокль позволял это.

С момента высадки Крюгер уже трижды выходил в эфир. После первого доклада об установке радиопоста — еще дважды. Один раз подтвердил готовность и доложил обстановку на запрос командования. Второй раз сам доложил и снова получил ответ: «Наблюдайте и ждите приказа». Он не знал задания десанта, не знал и масштабов операции. Высадить могли роту, батальон, даже дивизию. Его задачей было только одно: дать радиопеленг для кораблей или одного корабля,— сколько их, его уже не касалось. Но сделать это он должен был в любое нужное командованию время. Чтобы ночью, даже в ветреную погоду, транспорты с десантом вышли точно в назначенное место. Поэтому и принимал он все меры безопасности для существования и работы своей группы.

Он лежал не шевелясь и хмуро смотрел на бескрайнюю и глухую русскую тайгу. Он шел на эту войну с радостным ожиданием близкой неизбежной победы. Тогда, в сорок первом, все лето он писал в фатерлянд хвастливые письма о легких победах, которых, в общем-то, не было, но он их ожидал все время и каждый раз удивлялся: почему эти русские с таким упорством защищают каждый метр своей земли, даже если это незаселенная и дикая местность, как, например, эта глухая тайга. Отец, старый нацист, напутствовал своего Хельмута быть старательным и честным в службе фюреру, мать писала о домашних делах, напоминала о боге, который всегда с ним, с Хельмутом, потому что они молятся за него, чтобы он был здоров и получил богатые имения в завоеванной России.

С тех пор многое изменилось. Крюгер уже не думал о легких победах, в которые теперь не верил, и тем более об имениях. После поражения под Москвой, а особенно под Сталинградом, после трехдневного траура, объявленного в Германии по этому поводу, он все чаще вспоминал свою берлинскую квартиру, уютную и привычную. И предательская мысль, что он может уже не вернуться туда никогда, все чаще заползала в его душу ядовитой змеей. Он отгонял эту мысль и становился еще более молчалив и угрюм. Его длинная и тощая фигура, как. будто стала еще длинней. Он заметно похудел, на лбу появились ранние морщины, и от этого его вытянутое лицо сразу, как будто постарело, и что было для него совсем ужасным — его теперь не покидало чувство страха. В последнее время он уже ясно понимал это. Оно не мешало ему выполнять приказы, но постоянно тревожило его, расшатывая нервы, психику. Может быть, это чувство возникло потому, что он, совершенно безразличный к жизни и смерти других — недочеловеков, слишком много в последнее время видел смертей своих, офицеров, таких же, как и он, красивых и стройных, молодых, щеголявших в черной эффектной форме, которых провожали на эту войну с оркестром и цветами...

Ефрейтор бесшумно появился рядом — подполз. Крепкий, широкоплечий и широколицый, с мохнатыми, нависающими на глаза рыжими бровями, с массивным носом и неожиданно тонким голосом, он всегда преданно смотрел на начальство и всячески старался угодить штурмфюреру. Шепотом он доложил о результатах разведки местности. Все было спокойно. Даже следов ничьих, кроме звериных, он не обнаружил. Крюгер молча кивнул. Он был доволен и тем, что все спокойно вокруг, и тем, что солдат пробрался так, что даже он, Крюгер, опытный разведчик, не заметил его передвижения.

Они уже обжились здесь. Оборудовали блиндаж всем необходимым. Пищу разогревали на спиртовках, чтобы не было дыма и даже его запаха. Днем и ночью дежурили, наблюдая за местностью.