Messtrstlnitt Bf 109. Часть 6 - страница 11

Майк лежал на площадке. Я заметил его незначительные изменения. Подвёрнутая нога чуть выпрямилась, но не до конца. Правой рукой он держался за голову, под которой виднелась красная лужица. Судьи беспомощно обступили его с разных сторон, смотрели на всё ленивыми, грустными глазами и без конца повторяли: «Нужны носилки, нужны носилки».

Команда соперников отошла к себе на скамейку, старалась не смотреть в ту сторону и пила из бутылок воду. Их тренер нервничал, тревожно мотался взад-вперёд, трепал себя за волосы, тёр шею…

Вахтёр помогал Лысу правильно уложить на носилки Майка. Я и забыл, что Лыс учился на врача. Профессиональной рукой он щупал пульс, заглядывал в зрачки и не показывал вида, что всё очень плохо. Он его подбадривал и просил сказать, что тот чувствует. Майк синими губами хватал воздух, и изо рта у него вылетали хриплые, скрипучие звуки: «Ничего, ничего не отдам, не отдам».

«Стёп, помоги мне», – крикнул мне Лыс. Я взялся за задние ручки носилок, он – за передние. На выходе Лыс повернулся в сторону скамейки противника и бросил им, что он о них думает: «Бараны, б… ь». (На самом деле на их форме были нарисованы бизоны.)

Их тренер остановился, секунду подумал и с хмурым взглядом продолжил нервный шаг.

Пока мы шли, рука Майка свесилась и слегка подскакивала.

Мы зашли в раздевалку. С моих времён она изменилась. Стала чище, просторнее. Провели вентиляцию, поставили шкафчики по всему периметру.

Лыс положил Майка на скамейки в центре комнаты и сказал мне приглушить свет. Да, сейчас по сравнению с моим временем в раздевалке было ослепительно светло.

Лыс обследовал тело Майка, руководил растерянной медсестрой, отборно ругал её. Майк, мне казалось, потихоньку приходил в себя, стал более вразумительно стонать, и в его глазах появлялся фокус. Вдруг он стал не отрываясь смотреть и слабым полусогнутым пальцем указывать на меня.

– Тише, тише. Куда собрался? Лежи. Хватит, сегодня игра твоя закончилась. А ты чего стоишь? – повернулся Лыс ко мне. – Скорую вызывай. Эти наверняка забыли.

Я достал телефон. Лыс что-то вкалывал Майку, медсестра накладывала шину на его колено. Когда она начала бинтовать, я заметил, что нога сына посинела. Словно тёмное ледяное море. Этим коленом он сломал планшетку тренера.

Пока звоню, прислушиваюсь к звукам за стеной. Глухо, доносится только что-то туманное, неразборчивое, будто из-под воды. С усилием разбираю отдельные звуки: едва долетают скрип кроссовок, короткие и сильные удары мяча, быстрый «ши-ик» сетки, свисток судьи, звонкий, острый, и раскатистая сирена, похожая на тромбон. Но звуков игры нет.

После сирены долетают писклявые крики детей. Ярое завывание тренера… Трибуны зависли в немом безмолвии. Звуки игры закончились.

Мы переглядываемся с Лысом, читаю в его глазах понимание и одновременно недоумение.

Майк лежит расслабленно, правой рукой закрыл глаза. Я хочу взглянуть на него, поддержать его, понять, что он чувствует… Давно мы не виделись. У него появился легкий пушок на верхней губе. Хочу прикоснуться к его руке. Вернее, я понимаю, что он чувствует, я хочу поддержать его в его первом обидном поражении. На некоторую долю, можно сказать, мы стали ближе, роднее. Я хочу поздравить его с новым опытом, важным и неизбежным. Делаю пару неловких шагов к нему и останавливаюсь… Пристальнее вглядываюсь в него и замечаю, как слеза скатывается по его щеке тонкой прозрачной струйкой. На сегодня игра была закончена. И кажется, что не только на сегодня.

В раздевалке появились медики. Коротко похвалили работу Лыса, взялись за носилки и понесли. Лыс вдогонку им что-то говорил, расталкивал всех и шёл следом за пострадавшим. Майк лежал в той же позе, правой рукой закрывал глаза, а левая свешивалась и подскакивала. Мне показалось, что чересчур безвольно.

Я шёл позади них. Заглянув в зал, заметил табло – 88:87 (как же быстро развалилась наша команда). За одну секунду можно выиграть игру. До конца финальной сирены шансы на победу обеих команд равны. Одиночки могут вытащить игры, но не целые чемпионаты…

В конце прохода стоял лупоглазый мальчик. По его круглому лицу обильно текли слёзы, губы дрожали, и он без конца хлюпал носом. Тут я понял, что он – мальчик, который никогда не заиграет в баскетбол, который никогда не допрыгнет до кольца (3,05 метра), который если и захочет бросить мяч в корзину, то станет посмешищем, – не пропустил ни одной игры моего сына. Этот мальчик знает каждое движение моего сына, каждый его приём. Он верил в него и любил его так искренне и нежно, что сам криво вышил на футболке номер семнадцать и инициалы моего сына: I. М. 17. А в своей комнате, оставшись один, представлял себя на площадке и пытался повторить броски в прыжке, как мой сын. И он радовался, на душе у него становилось так тепло, и на одну секунду, мнимую и мимолётную, он чувствовал себя сильнее, чем он есть, выше, чем он есть, и… лучше, что ли, чем он есть.