Messtrstlnitt Bf 109. Часть 6 - страница 13
А на лугу стояли молча дети,
И, глядя в небо, каждый думал о своём.
Проводы покойника
(на одноимённую картину В. Перова)
Савраска увяз в половине сугроба.Две пары промёрзлых лаптейДа угол рогожей покрытого гробаТорчат из убогих дровней.Н. А. Некрасов
Зимнее утро. Мороз пробирает.
Ветер снежинки над полем несёт.
Лошадь, дорогу в снегу пролагая,
Сани к погосту с деревни везёт.
В старом тулупе, не спавши две ночи,
Баба-возница понуро сидит.
Из неотёсанных досок сколочен
Гроб на санях, чуть рогожей прикрыт.
Девочка рядом, его обнимая,
К доскам прижалась своею щекой,
И то и дело она повторяет:
«Тятенька, тятенька, тятенька мой».
В шапке мохнатой, в тулупе отцовском
Брат на санях, руки спрятав, лежит,
Взгляд у него не по-детскому взрослый,
А подбородок по-детски дрожит.
Лошадь понуро по снегу плетётся,
Женщина вожжи сжимает рукой.
Сердце в груди учащённое бьётся:
Умер кормилец! Что будет с семьёй?!
Дома остались ещё малолетки.
Старшие с ней провожают отца.
«Бедные, бедные, бедные детки», —
Баба твердит про себя без конца.
Шлёт им судьба нищету и разлуку.
Старших ей в люди теперь отдавать
И, подавляя душевные муки,
Младших детей подаяньем спасать…
Эх ты, Россия, рядишься в державу,
Делая ставки опять на штыки.
Глянь, в деревнях не по Божьему праву
Мрут, словно мухи, твои мужики.
Кто – от работы тяжёлой, несносной,
Кто – с безнадёги упившись вином.
Может, опомнишься, Русь, ведь не поздно
Паузу сделать в стремленье своём.
Чтоб вымирать перестали деревни,
Как и в стране православный народ,
А для правителей стала бы первой
Дума о том, как он нынче живёт.
Впрочем, прошу я, читатель, немного:
Лишь проложить к милосердию мост,
Чтобы для русских исчезла дорога:
Роды в мучениях – рабство – погост.
Чаепитие в Мытищах
(на одноимённую картину В. Перова)
И пошли они, солнцем палимы,Повторяя: «Суди его Бог!»Н. А. Некрасов
Июньский день. Ползёт к зениту солнце.
Царит кругом цветочный аромат.
Трактир в Мытищах распахнул оконца,
А в палисаднике его столы стоят.
Цветною скатертью один из них накрытый,
Его венчает медный самовар.
Стакан стеклянный. Чай, в него налитый,
Чуть испускает ароматный пар.
Тот стол один сегодня занимает
(Персона важная по должности своей),
От праведных трудов здесь отдыхает
За чаепитьем местный архирей.
И, развалившись в кресле деревянном,
На край стола свой выложив живот,
Сидит священник в чёрном одеянье,
Из блюдца чай неторопливо пьёт.
А позади, стремясь быстрей напиться
(Того гляди, владыка подзовёт),
Монах-келейник тёмную водицу
В себя глотками, обжигаясь, льёт.
Как в масле блин, блестит лицо святоши,
Стекает пот по рыжей бороде.
Он в мыслях благостных. Мешать ему негоже.
Как вдруг пред ним являются – о Боже! —
Два нищих с улицы. Эй ты, служанка где?
Один из них – слепой солдат-калека
(Войной истерзан русский богатырь),
Шинель на нём – подруга четверть века.
А рядом с ним – мальчишка-поводырь.
Блестит «Георгий» на сукне потёртом,
Медали две ютятся рядом с ним.
Солдат, рукой костыль сжимая твёрдо,
В молчанье замер, голодом томим.
Босой парнишка, в порванной одежде,
Смиренно свою голову склонил,
Снял шапку старую и с робкою надеждой
Её для подаянья предложил.
«Ради Христа, подайте, добры люди», —
Слезливо детский голос прокричал.
«Для попрошаек здесь не место будет», —
В ответ служанки окрик прозвучал.
И, вторя ей, от зноя изнывая,
В себе брезгливость силясь побороть,
Священник, чай из блюдца попивая,
Пропел уныло: «Вам подаст Господь».
Немного нищие в молчанье постояли
И, повернувшись, тихо побрели.
Позванивали изредка медали,
Что у солдата были на груди.
Шумел листвою придорожный тополь,
Слепой солдат устало ковылял,
А память воскрешала Севастополь,
Что восемь лет назад он защищал.
В который раз картины боевые
Его терзали, болью ран горя,
Как он ходил в атаки штыковые
За Бога, за Россию, за царя.
Держа рукою за плечо мальчишку,
Кто вёл слепого, меря свой шажок.
Он говорил, тому чтоб было слышно:
«Бог им судья, ты не горюй, дружок…»
Беспечно солнце из небес светило.
В трактир ввалилась шумная толпа.
А в палисаднике, как новое кадило,
Блестела рожа рыжего попа.
Ноябрь
Элегия
Дни поздней осени бранят обыкновенно,Но мне она мила, читатель дорогой,