Место для жизни. Квартирный сюжет в рассказах - страница 45

— Я… Яэль здесь живет?

— Мама! Тут тебя спрашивают! — крикнула девочка в сторону квартиры, а потом заметила надпись на кармане у Томи: — Из окружающей среды!

— Какой еще среды? — послышался голос из глубины квартиры. — Если это опять насчет двора… — К двери подошла полная светловолосая женщина лет тридцати пяти, в пестром халате и с блестящим от крема лицом. — Если насчет уборки двора, то это не ко мне. Мы тут вообще не живем, только временно.

— Я знаю, — сказал Томи, тщетно пытаясь убрать улыбку. — Я не насчет двора.

— А насчет чего? Надо же, уже и по вечерам стали ходить, покоя людям не дают.

— Я не насчет… Просто мне случайно стало известно, что вы… что вам…

— Что именно? — миловидное лицо женщины исказилось гримасой подозрительности. — Что вам известно? Неужели опять он? Чего ему еще?

— Нет, — растерянно пробормотал Томи, — никакой не он, а я сам.

— Что — вы сами? И почему вам кажется, что все это так смешно?

— Нет, совсем не смешно, это я так. — Томи, в сущности, хотелось теперь уйти, но он не знал, как это сделать. Отчаянным усилием согнав улыбку, он продолжал говорить то, что заготовил по дороге сюда: —…случайно узнал, что вам негде жить. А я… мне… у меня…

Лицо женщины немного расслабилось и снова стало миловидным.

— Вы что, квартиру сдаете, или что? Это бы очень кстати. Если не слишком дорого.

— Недорого… в смысле, очень недорого… в смысле, вообще не…

— Конкретно сколько? И что за квартира? Мне большая не нужна.

Снова забыв улыбку на лице, Томи продолжал невнятно объяснять, что он имеет в виду, тоскливо надеясь, что женщина откажется. Но она, хотя и не поняла, как он о ней узнал и что все это значит, чутьем догадалась, с кем имеет дело, и согласилась.

Томи живет теперь совсем не так, как раньше, и гораздо лучше. Ему только при матери так хорошо жилось.

Яэль оказалась женщиной практичной и хозяйственной. Она не позволила Томи выбросить коробки, стоявшие в материной спальне, а разобрала все предметы и отделила все, что может еще пригодиться в хозяйстве. И просторная квартира снова наполнилась полуживыми вещами. Яэль не спрашивала Томи, как эти вещи к нему попали, естественно решив, что он нашел их в процессе своей работы по очистке окружающей среды. А Томи не стал говорить ей, какой глубоко неофициальный характер носила его работа. Он отдал ей найденные золотые и серебряные вещички, но ей эта его работа все равно не нравилась, и она со временем подыскала ему служебное место, подобное тому, которое он занимал раньше. Хватит, сказала она, окружающая среда и без тебя проживет. Нечего тебе искать по помойкам.

И она была права. Томи нечего было теперь искать по помойкам.

У него теперь всегда была чистая квартира и чистая постель, вкусный завтрак и обед, и очень скоро Яэль помогла ему узнать, что такое секс вдвоем. И это тоже оказалось хорошо и приятно, хотя и не совсем так, как представлял себе Томи в воображении. В нежные моменты Яэль называла его «ты мой теленочек» и еще «ты мой белый и пушистый, если бы все израильтяне были такие, как ты». Зная себя, Томи не думал, что это было бы так хорошо, но не возражал, понимая, что она имеет в виду ту «сволочь».

И люди его теперь уже так сильно не интересовали. Он теперь почти никогда не бывал один, в доме, помимо своих, всегда толклась молодежь. Дочка Яэли, которая так смутила Томи своим нездешним личиком, быстро выросла, похудела и превратилась в огромную длинноногую красавицу, Томи слегка ее побаивался, но в целом отношения были хорошие.

И Томи был вполне доволен жизнью. Лишь иногда, в редкие грустные минуты, ему вспоминалась другая, настоящая Яэль, бедная, маленькая и нежная, которая, может быть, ждала его где-то и теперь никогда не дождется. Но Томи понимал теперь, что это беспредметные мечты. Он очень повзрослел за это время, пополнел, узнал много нового и стал гораздо меньше улыбаться.

Гили был славный и добрый парень с чистым лицом, с широкими плечами и узкими бедрами. Он легко и непринужденно двигался в собственном теле, и людям приятно было на него смотреть. Делать он в жизни ничего особенного не хотел и больше всего ценил свою свободу.