Месторождение ветра - страница 75

И пока Гертруда Борисовна, с черной повязкой на глазах, поигрывая мечом и весами, пребывала в своем традиционном раздумье, Раймонда поправилась.

Что ее вытащило с того света? Сырые ли яйца, мечты о Феде или сопротивление жмурикам на соседней койке? Неправдоподобно.

Но что правдоподобно, если подумать?

Жизнь вообще призрачна. А вот у некоторых в сердце знай себе незабудки круглогодично цветут. Разве это не странно? Причем ладно бы цвели, если б там климат был умеренный, а то температура — самая жаркая, да и почва-то должна стать уже пустынной после бесчисленных катастроф реактора и всякого другого. Ан нет!

Что касается Раймонды, ее-то загадку я разгадала. Тут вообще все просто. Сердце ее из-за порока имело отверстия малюсенькие. Кровь оно пропускало небольшими, очень небольшими порциями. И вот из-за этого жизнь в ее теле словно бы замедлилась — а значит, и смерть притормозила свое разрушение. Все соки тела, все его клетки, все его, главное дело, чувства еще долго-долго оставались свежими. Такие больные всегда выглядят лет на десять-пятнадцать моложе, это любой кардиолог подтвердит. Мозг и душа их как бы законсервированы, то есть сохраняются в том состоянии, как их настигла болезнь сердца. — чаще всего в подростковом.

Итак, Раймонда выписалась из кожной клиники и стала ждать операцию. Она, наконец, решилась на это. Ей следовало теперь отдохнуть, а затем подготовиться.

Отдых и подготовку она поняла, конечно, по-своему. Случилось так, что вылитый ангел, Федя опять глухо залег на криминальное дно, то есть настолько глухо, что у Раймонды — не ведаю как — завязалась переписка с капитаном речного судна из города Ростов-на-Дону и, параллельно, с мирным садоводом из Молдавии.

Откуда они взялись? Гертруда Борисовна говорила, что они приезжали в Ленинград отдыхать. Но где Монька могла их встретить? У нее уже была инвалидность второй нерабочей группы, что, ясно, ею не афишировалось, но она постоянно находилась на Обводном не в силах покидать свой пятый без лифта. Конечно, вполне возможно, что кавалеров подкинули жены Корнелия (одна — капитана, другая — садовода), а мудрая Гертруда Борисовна, мудрее ветхозаветного Бога, не стала обижать никого и приняла оба дара.

Но я все-таки думаю, было иначе: Монечкино сердце в поисках сердца, работающего на тех же волнах, испускало чары столь сильного свойства, что они попросту распространялись в открытом эфире сами собой — впрямую, свободно и быстро, презирая расстояния, — и вот совершенно самостоятельно на разных широтах-долготах засекли садовода и капитана.

Капитан речного судна писал:

Ты просиш рассказать, что заставило меня расстаться с первой женой. Она предала меня. У меня был дублер с которым она связала свои чувства. И я остался за бортом. Потом, как ты знаеш, я женился вторично. Подруга, я думаю, ты не видиш много внимания от мужчин. Их нет, они спились от вина, а если остались до 30 лет и старше, то их уже не жениш все равно — это мотолыги в прямом смысле. Сама подумай, да разве может быть мужчина порядочным, если только овдовевший по несчастью.

Садовод был мягче и лаконичней. Он присылал открытки с цветами:

Монечка моя маленькая женщинка! С приветом из города Дубоссары! Как там бьется твое золотое сердечко? Скоро ли операция? В этот солнечный праздник я от души желаю тебе ЛЮБВИ а главное ДОЛГИХ ЛЕТ жизни! Короче как говорят в наших местах не спеши нам еще рано нюхать корни сирени!

Письма она показывала мне с восторгом.

Спрашивала про одного:

— Как, по-твоему, он меня любит?

Спрашивала про другого:

— Как, по-твоему, он меня любит?

А я спрашивала ее:

— Неужели у тебя везде-везде поменялась кожа и слизистые? Неужели у тебя теперь все новенькое?

И она отвечала.

— Все-все. Новенькое-новенькое. И там, кстати сказать, тоже. Я теперь прямо как девочка! — И, зажимая нос, давилась беззвучным смехом.

Осенью ее поместили в пульмонологический центр готовить к операции. А через месяц вдруг выписали со странными, взаимоисключающими рекомендациями: соблюдать строжайший постельный режим и — эскулапово иезуитство! — «санировать ротовую полость». Операция откладывалась на неопределенный срок.