Месяц в Артеке - страница 14

Незнакомка сняла очки, прочла колонку, другую, четвертую, одобрительно поддакивая чтению киванием. В конце номера пионер, похожий на Алика, растягивал рот наподобие буквы «о», он распевал «Песенку о соли». Тетенька с интересом прочла первый куплет и дошла до припева. Тут ее лицо стало меркнуть, пошло морщинками, улыбка сузилась, вместо губ остался тонкий прочерк.

— Что такое? — раздвинулся наконец плотно сжатый прочерк. — Чьи стихи?

— Это шуточная песня, — доложил Марк Антонович, моментально посерьезнев: уловил перемену настроения приезжей.

— Я вижу, что песня, — прозвучало еще прохладнее, — припев я прочитала. Но кто же автор?

— Они, — признался Марк Антонович, широким жестом обводя всех, кто находился на террасе. — Отсюда и название — отрядная.

Если бы Марк Антонович сказал, что слова Льва Ошанина, может, все и улеглось бы. Но он как-то не нашелся, и новые вопросы подули холодом:

— А была ли необходимость помещать эту песенку в газете? Разве мало вам песен об Артеке?

— В конце номеров мы решили давать юмор, — ответил Марк Антонович подчеркнуто спокойно. — Ребята попросили поместить песенку, чтоб все могли выучить ее слова.

— Как, вы ее еще и поете? — на этот раз в голосе вопрошающей начало закипать нечто, готовое взорваться.

— Иногда отряд поет ее, когда идет в столовую…

— Когда идет в столовую!? — ужаснулась тетенька. — Извините, но это недомыслие! — все взорвалось в ее голосе.

Пошло-поехало: соль недомыслия — в селедке! Каждый, кто такое услышит, решит, что ребят в Артеке питают исключительно селедкой. Что это становится проблемой! С другой стороны, что же, если не дадут с утра селедку, то дети не смогут отправиться в походы, так, что ли? Какой же это юмор? Марк Антонович смотрел на тетеньку с великим изумлением и несколько опасливо: что еще последует?

— Нелли Васильевна, — оглянувшись на террасу, предложил он, — может быть, мы пройдем к Васильеву?

— Да, да, — спохватилась правильная тетенька, — я должна поговорить с вашим руководством. В лучшей газете — песня про селедку!

Ольга вдруг осела.

Нелли Васильевна и Марк Антонович удалились, и с террасы понеслась разноголосица, началось обсуждение «че-пе». Она отвела Ольгу к «Незабудке». Подруга больно сжала ей руку и словно помертвела. Ольге стало дурно? Она шла, то и дело оглядывая подругу: не лучше ли? Нет, Ольга к ее оглядкам относилась безучастно; с трудом разговорилась:

— Одного не понимаю: эта ревизорша действительно начальство или шишка на ровном месте? Если проверяльщица, то такая, какой подай недостатки. Вынь да положь медведя… если туфты нет, надо ее придумать. Ну, что, скажи, какое недомыслие допустили мы в селедке?

На Ольгу повлияло происшествие! Она успокоила ее: тетенька никакое не начальство, явилась в одиночку. Скорее, действительно гостья, пригласили на открытие. Возможно, журналистка, вот и захотела показать себя в родной стихии. Мысли для успокоения находились веские. Между тем смятение Ольги прорывалось все отчаяннее:

— Ты пойми, это я виновата во всем, только я, и никто больше! Ведь это же я упросила, чтобы проклятую «Соль» напечатали в газете! Как нарочно! И строчка про селедку — это моя строчка!

Что было, то было, настояла Ольга. Смягчающих обстоятельств тут не находилось. И строчку про селедку сочинила тоже она, спорить было бесполезно. Оставалось твердить одно:

— Если бы не ты, предложили бы другие, Алик, Анечка или Лёсик, она же декламатор. Все об этом говорили.

— Ах, молчи, молчи, — стонала Ольга, притискивая ладонь к губам, словно бы у нее разболелась челюсть. — Тебе хорошо, про тебя сказали: «Оформление отличное!» А я? Боже мой, ну почему я не художница, зачем нужна была мне эта песня? Дура, дура! И при чем тут «предложили бы другие»? Я упросила, понимаешь, упросила я одна!

Время близилось к ужину, дорога вела к Дворцу пионеров, потянулись отдаленные аллеи, никто им не встречался. Они тащились и в полный голос без конца повторяли сказанное на все лады, разговор топтался на одном и том же месте.

— Я настояла, — сказала вдруг Ольга своим обыкновенным голосом. Она посмотрела спокойно и решительно. — Я настояла, и он согласился, я его подвела на всю катушку, и в этом все дело.