Месяц в Уэлене - страница 3

— Бейте в голову. Бейте в голову! — сказал Игорек, самый молодой из морзверобоев. Он учился в ПТУ в Лаврентия и вернулся в родной поселок после отчисления. — Это зомби! Бейте!

Он выстрелил первым. Следом загрохотали ружья остальных. Целились, как и было сказано, в голову. Но никто будто бы и не попал. Ни Игорь, ни самый меткий в Уэлене стрелок — старый Михаил Вуквукай. Последний с невозмутимым видом расстрелял весь магазин своего «СКС». У головы Тимура-вертолетчика вспыхивали водяные всплески, он качал в такт выстрелам головой, но так и не остановился.

Петр все смотрел на малыша, ползущего по улице. Ребенок перебирал руками и ногами, не поднимая головы, не меняя темпа. В холодном Уэлене стало еще холоднее. Его сын мог бы быть сейчас таким же. Если бы не выкидыш у Леры.

— Что это такое, что это? — закричал кто-то.

Вуквукай сменил магазин, вскинул карабин. Выстрелил, выстрелил, выстрелил. Он бил как учил отец, которому передал знания дед, узнавший о мастерстве охоты от прадеда. Свинец искал суставы, сердце, глаза, но вертолетчик лишь покачивался и шел дальше.

— В дом, — сказал кто-то. — Уходим.

Ребенок поднял голову. Петр сделал шаг назад. Заскрипела калитка от забора, окружающего детский сад. Вуквукай все стрелял, и его обычно отстраненное лицо кривилось от злости.

Охотника затащили во внутренний дворик. Калитку заблокировали. Вуквукай обмяк, опустил руки. Когда Тимур-вертолетчик подошел к забору из рабицы, старик плюнул в него. Толстяк же сделал шаг вперед. Сетка натянулась и утонула в разбухшем от воды теле. Старуха, шедшая с ним, тоже навалилась на забор, и металл не удержал ее. Исчез в вязком теле. Пропустил мертвецов. Заорал, забулькал Игорек. Петр увидел, как прыгнул на парнишку ребенок Марии и вцепился ему в лицо. Кто-то пытался оторвать малыша, но руки проходили сквозь мертвое тело.

— Это вода. Они вода!

— В дом, в дом!

Петр, наконец, поднял ружье и выстрелил. Прямо в голову Игорьку. Тот застыл, успокоившись, а ребенок поднял лицо к стрелку. Равнодушное, белое лицо утопленника, вокруг которого в невидимом водяном коконе плыли кляксы крови.

На Петра навалился Тимур, обнял, и в глаза хлынула соленая вода; морской яд обжег легкие. В заложенных ушах кто-то голосил, трещали далекие выстрелы. Под весом вертолетчика колени Петра подогнулись, и он упал на землю, кашляя и выблевывая холодную воду, которой некуда было выходить. Глаза пучились, горло рвало, тело каменело.

А потом пришел покой.

Мобильный телефон лежал возле шипящей помехами радиостанции. Лера включила экранчик и убедилась, что связи так и нет, наверное, уже раз в пятый за последние десять минут.

— Частишь, — сказал Михаил Вуквукай. Чукча сидел у обогревателя и чистил оружие. Головы он не поднимал — угадал по жестам.

— Частю, — согласилась Лера. В уголке рта качнулась в ритм словам — папироса. Эту привычку она побороть не могла. Никак не могла. Вся деревня знала о ней, кроме мужа Петра. А ему не говорили, боялись тяжелого характера. Боялись, что он мог с ней сделать.

Сердце заныло. Вуквукай рассказал ей о том, что случилось во дворе. Он всем рассказал. И она, почему-то, почувствовала облегчение. Люди подходили, обнимали, говорили теплые слова, а она представляла себе, как теперь спокойно закуривает. Без оглядки.

Она затянулась покрепче, так чтобы сдавило горло. Выпустила клуб дыма, как героиня хорошего, правильного фильма. Будто не статистка с сиськами и поцелуем в финале, а сильная, независимая с личной драмой. Не курица, которую вечно топчет муж.

Окно, напротив которого она сидела, выходило на море. Но сейчас она не видела ничего кроме косого снегопада под яркими фонарями и забора детского сада. В котором сейчас было очень тесно. Лев Васильевич собрал здесь под сотню человек. Еще группу расселили в школе, кто-то остался в доме. Но скорее всего утром, после такого, все будет гораздо организованнее.

Вышедшие из моря бродили вокруг сада, упирались в стены, обнимали их и отходили. Мертвые лица тянулись к свету в окнах. Мертвые руки ласкали свежую краску. Лера помнила, как заказывала ее и как ее разгружали с баржи.