Метагалактика 1993 № 2 - страница 39

Он наносил быстрые и сильные удары, охранники с визгом отлетали к обочине и скатывались в темноту, но потом снова возвращались. Они, хоть и выглядели устрашающе, дрались все-таки плохо, расталкивали друг друга, лезли на него, как кошки, наседали и выигрывали только количеством. Михаил хватал их за шиворот, бил в скуластые толстые лица, потом в солнечное сплетение, потом ребром ладони ниже уха, отключая одного за другим, а про себя повторял: только бы не упасть, иначе затопчут насмерть, только бы не упасть… Его ударили сзади по ногам, на нем тут же повисло с десяток охранников, и они рухнули в орущую барахтающуюся кучу тел. Потом Михаила выдернули из этой кучи и сунули в руки теплый карабин с разгоряченным стволом. Где-то отчаянно застрекотал автомат, судорожно запрыгали отсветы оранжевого пламени на уродливых хижинах, поливая длинными беспорядочными очередями дорогу. Пыль под ногами взорвалась и стала толчками вздыматься к звездному небу, а Михаил, оглохший, кашляя от пыли, стоял столбом и протирал глаза, пока его не схватили сзади за куртку и не потащили к деревьям. Потом они долго бежали по лесу, сзади гремела пальба, пули с визгом проносились совсем рядом, и вокруг рвалась и трещала кора, противно лезла за шиворот, попадала в нос, в рот, кидала в лицо сухие отбитые пласты. А позади азартно гикали и ржали охранники, неторопливо семенили нестройной цепью, потом куда-то пропали, и дальше Михаил помнил только отрывистые кусочки случайных воспоминаний. Кричал что-то Октар про Великую Трясину и поворачивал ко всем грязное заплаканное лицо… Они долго прыгали по дряхлым и непрочным корягам, которые немедленно уходили в теплую грязно-зеленую топь, а вокруг в кромешной темноте равномерно вздыхало болото, извергая вонючий пар… Михаил оступился и ушел в податливую жижу по грудь, и его потом долго вытаскивали… Больше он не помнил ничего.

Вернулся старик, крякнул, сел на траву и проворчал:

— Опять ничего нет. Третью наживку уже меняю.

— Может быть рано? — деликатно осведомился Яран. — Или поздно?

— «Рано», «поздно»… — передразнил его Терн и кисло сморщился. — За наживкой-то следить надо! — с упреком крикнул старик, набычился и ушел.

— Странный дед, — сказал Михаил и поднялся. Колено перестало пульсировать, зато нестерпимо зачесалась пятка, и он истово заерзал по земле башмаком.

— Где ты его нашел? — спросил Яран и задумчиво почесал панцирь.

— Я нашел? — спросил Михаил, налегая на «я». — Никто его не находил. Он вместе со мной в одной хижине сидел.

— Ему просто повезло, — медленно произнес Октар, продолжая сидеть на корточках и упрямо смотреть в пол. — Он единственный, кто выжил.

— А остальные? — спросил Михаил.

— А остальных нет. Учителя Азарата повесили за ноги на перекладине и забили камнями. Деда Торха загнали в Трясину и его съел брюхоног. А Тарзаната сбросили в пропасть. За его речи, призывающие к миру, и непослушание…

Октар еще ниже опустил голову и гулко сглотнул. Потом, не поднимая головы, добавил:

— Твой человек об этом не знал, Михаил. Просто все боялись, что Гаан заберет всех Просветителей в стеклянный дом, а остальных бросит. Так дядюшка Терн рассказывал.

Михаил с жалостью посмотрел на него. Ведь мучается же парень, надо как-то помочь, а он не знает как, и никто, наверное, не знает. Яран, он просто не поймет. У него совершенно другая психология, другое мышление, другое восприятие, черт возьми! Михаил снова убедился, что даже он, все-таки более близкий по внешним признакам, неспособен разгадать и сотую долю того, о чем может думать этот малыш. Иногда кажется, что начинаешь его понимать, его мысли, чувства, желания; казалось бы, обыкновенный дикарь-детеныш, треугольноухий абориген с уровнем мышления минус две единицы. А внутри-то совершенно другой мир, абстрактный, противоречивый, инфракрасный, чужой мир чужого разума с совершенно другими понятиями, и вся подлость в том, что он никак не состыкуется с нашим, человеческим. И так почти со всеми разумными расами. И александрийцы нас не принимают, разве что туристов и ученых, а предложенную технику категорически отвергают. И рейнгольдяне дают вежливо понять, что это им не желательно: то чуть-чуть не устраивает, а это малость не подходит. И иногда до такой степени противно становится, что все эти искательства, нейропсихология и фокусы с массовым психополем кажутся самой настоящей бредятиной.