Метагалактика 1995 № 1 - страница 10

Работники попятились, не сводя с уродливого трупа глаз. Не смея приблизиться к мертвецу, они двинулись вдоль забора и, дрожа от страха, вошли в дом. В дверях они остановились, пораженные еще больше. На полу лежал безголовый труп, словно составленный из частей других трупов: ноги и руки его высохли, кожа растрескалась, в гнойных ранах на животе чернели выступающие кишки, над которыми с жужжанием кружились большие жирные мухи. Труп не мог принадлежать простому смертному, мертвец казался ужасным выходцем из преисподней, страшным порождением Сил Тьмы, явно посетивших нынешней ночью этот уединенный дом.

Дикий, нечеловеческий вопль разорвал тишину. Это Гансу удалось наконец выплюнуть кляп. Связанный по рукам и ногам, он поднялся, упираясь боком о стену. Сбросив с головы тряпку, он глядел на пришельцев безумными глазами и кричал:

— Лизхен! Лизхен! Лизхен!..

Он повторял это имя голосом, похожим на рев затравленного зверя, не вкладывая в него ничего, кроме тупого, бессмысленного страха.

Работники бросились вон из дома.

В тот день на участке Кмоха побывали священник и управляющий барона, но ничего от Ганса не добились. К вечеру он умер, и все сошлись на том, что дом посетила нечистая сила.

Селиться на этом месте никто не захотел. На следующий год поляна заросла молодым лесом, а еще через несколько лет заброшенная, с провалившейся крышей избушка Ганса Кмоха и вовсе скрылась в буйной лесной поросли.

Убравшись из его дома, слепцы поспешили покинуть и окрестности Тюбингена, где могли узнать головы бочара и помощника кузнеца из Остенвальда.

Больше о слепцах ничего не известно. След их навсегда затерялся на пыльных и беспокойных дорогах средневековой Германии, и их зловещая тайна сгинула вместе с ними.

Молодой барон Максимилиан фон Коуниц пришпоривал жеребца, стремясь до наступления темноты добраться до развалин Вратиславского замка. Надвигающиеся сумерки придавали горам зловещий вид. Жеребец выбился из сил, когда на западе показались три длинные кривые башни — все, что осталось от древней твердыни. Чернея на фоне кровавого заката, они походили на корявую трехпалую кисть, занесенную над долиной.

Внизу по склону извивалась дорога. Старый тракт вел к развалинам. Максимилиан выехал на него и дал шпоры, пустив коня в галоп. Впереди тракт сворачивал на невысокую скалу. Едва Максимилиан поровнялся с ней, как в воздухе что-то взвизгнуло, миг — и шею барона захлестнула метко брошенная петля. Жеребец испуганно заржал, поднялся на дыбы, а потом поскакал вперед. Максимилиана вырвало из седла. Оказавшись на земле, он выхватил нож и перерезал веревку, стянувшую ему горло. Привстав, он увидел, как невдалеке какой-то человек в дырявом кафтане ловит его коня, а оглянувшись на скалу, разглядел на ее верхушке ухмыляющуюся физиономию молодца, метнувшего петлю. Молодец свистнул. Тотчас откуда-то издали раздался ответный свист. За скалой, в темноте, окутывавшей нагромождение глыб, замелькал огонек, вырос в светлое пламя факела и, мерцая, стал приближаться. По мере того, как он приближался, все яснее проступала из сумерек толпа людей, и впереди — крупное небритое лицо с черной повязкой на глазу. Вскоре в круге света появились и остальные: дикие, бородатые мужчины с угрюмыми взглядами, с длинными ножами в руках.

Наслышавшись леденящих кровь историй о разбойниках, обитающих в подвалах Вратиславского замка, Максимилиан поспешно вскочил на ноги и обнажил шпагу. Бородачи с угрожающим видом надвинулись, но одноглазый жестом остановил их.

— Этот малый осмелился достать шпажонку? — его глаз азартно заблестел. — Он вызывает меня на поединок, клянусь потрохами!

Захохотав, он передал факел напарнику и тоже выхватил шпагу. Разбойники обступили их, образовав широкий круг.

— Известно ли тебе, что всех, кто вторгается в наши владения, ожидает смерть? — крикнул одноглазый, направив острие на Максимилиана.

— Известно, — мрачно откликнулся молодой барон. — Но, видит Бог, я не ищу ее.

— Я, конечно, проткну тебя, — продолжал разбойник, — но чтобы моя победа была не столь легкой, я дам тебе надежду: если ты через четверть часа после начала нашего поединка все еще будешь жив, то я отпущу тебя с миром, хотя и придется конфисковать твою лошадь и кошелек. Но если за это время я успею сделать дырку в твоей груди, то не обессудь.