Метагалактика 1995 № 1 - страница 15

— И вы его искали?

— Да, но нашли всего одну серебряную монету, которую потом пришлось выкинуть. Она принесла несчастье нашедшему ее человеку… Все, что здесь лежит — проклято и заколдовано, ни к чему не прикоснусь, даже к груде золота, если она попадется… И тебе не советую…

Они шли вдоль ряда колонн. Свет факела падал на столбы, с которых облетела штукатурка; за столбами показывались входы в какие-то галереи, временами попадались лестницы, одни из которых круто взбегали вверх, другие уводили вниз, в мрачные подвалы, откуда до слуха Максимилиана долетали какие-то странные скрежещущие звуки, навевавшие невыносимый ужас

— Вон та лестница ведет на второй этаж, — сказал одноглазый, факелом показывая на дальний конец залы.

Максимилиан, сколько ни вглядывался в темноту, ничего не мог разглядеть.

— Так уж и быть, поднимусь вместе с тобой, — добавил Зигмунд после некоторых колебаний.

— До полуночи времени еще много — больше часа, — заметил Максимилиан. — Я думаю, нам пока нечего опасаться.

— Плохо ты знаешь Вратиславский замок, — ворчливо отозвался его спутник. — Доводилось ли тебе слышать о Лиловой Даме — жене князя Богуслава? По слухам, он ее тайно замучил и убил, и с тех пор ее призрак бродит здесь по ночам. Тем, кто его увидит, грозят страшные несчастья… — Зигмунд подошел к лестнице и, высоко держа факел, стал подниматься по щербатым ступеням. — Предание говорит, что князь Богуслав пытал своих пленников, упиваясь их предсмертными муками. Души многих из них не нашли успокоения и появляются здесь в образе светящихся фигур… А после своей смерти и князь Богуслав присоединился к ним. Многие узнавали его голос в криках, раздающихся в этих темных галереях… Наследники Богуслава продали замок, но и новые владельцы прожили здесь недолго. Призраки выжили людей… Уже много лет в этой твердыне никто не живет, она стоит, постепенно разрушаясь… А лет пятнадцать назад тут появился Гроцер со своими людьми…

— И вы не побоялись привидений?

— Сначала боялись, конечно. Но у Гроцера не было другого выхода. За нами по пятам шел целый полк императорских солдат. Эти стены, можно сказать, спасли нас… Австрийский полковник оказался трусом, он и слышать не хотел, чтобы войти в замок. Его отряд расположился в долине, отрезав нам путь к дороге, что ведет на Оломоуцкий тракт. Он надеялся, что голод заставит нас сдаться… Осада продолжалась почти целый год, но мы выдержали; в замке есть вода, а окрестные горы поставляли нам фазанов и диких коз. В конце концов австрийцы ушли, а мы так привыкли к этим подвалам, что решили остаться в них… И в этом есть смысл. Едва ли сыщется полицейский, который осмелится сунуться сюда, тем более ночью…

Поднявшись по лестнице, они двинулись по низкому сводчатому коридору.

— На второй этаж рискуют подниматься только Гроцер, я да еще двое-трое наших людей, — шепотом сообщил Зигмунд. — Чем дальше идешь по этим чертовым лестницам, тем больше риск напороться на какого-нибудь призрака…

— Ты встречался с ними?

— Бог миловал пока… Правда, я не раз видел их издали, когда ночью смотрел на окна замка… В окнах иногда показываются белые фигуры…

Он умолк и остановился. Коридор кончился. Путники стояли на пороге просторной залы с необъятным потолком, до которого не доставал свет факела. Залу по периметру огибала сводчатая галерея, отделенная от нее колоннадой.

Максимилиан вздрогнул: издали, со стороны лестницы, по которой они поднялись сюда, послышались леденящие душу завывания.

— Это ветер, — едва разжимая зубы от страха, проговорил Зигмунд. — Дальше тебе придется идти одному.

— Спасибо и на этом. Один бы я ни за что не нашел путь в этих галереях…

Максимилиан вынул из кармана свечу и зажег ее от факела. Едва он выпрямился, держа ее перед собой, как Зигмунд со сдавленным воплем отпрянул. Вскинулась его рука, дрожащий палец показывал куда-то в темноту. Максимилиан всмотрелся в ту сторону и увидел вдалеке за колоннами бесформенное лиловатое пятно, словно там горела странно сияющая свеча. Пятно двигалось, перемещаясь от колонны к колонне.

— Это она… — прошептал разбойник, пятясь назад. На его лице выразился ужас — Она… О Боже!..