Между нами только ночь - страница 7

По образованию врач и алхимик, Тишков осторожно сводил воедино энергетические поля. И вот уже делегаты партконференции слушают Будду у подножия баньяна, на женском пляже в Сочи играл на флейте Кришна, птицечеловек Гаруда спасал авиаконструктора Ваню Поставнина. И этот космос, отправленный Вавиловым в печать и ставший книгой, начал мерцать и клубиться над нашими головами.

“Корзину” мы, разумеется, торжественно посвятили Люсе.

Когда делали макет, мама предупредила: если из ее фотографий в книге будет только та, где она в двухлетнем возрасте в Пятигорске, – она не на шутку рассердится.

Мы дали еще одну: там она в расцвете лет на Черноморском курорте в шелковом платье струящемся – а на своем коллаже Лёня поместил ее в сердцевину лотоса.

В 2004 году на восемьдесят лет Люся получила идеальное издание “Мусорной корзины для Алмазной сутры”, не имеющее себе равных. Бумага была немецкая, с оттенком топленого молока. Печать дуплекс – два цвета. Обложка – эфалин с малиновым тиснением. Шедевр книгопечатания. Люся была счастлива. Жить ей оставалось два года.

21 декабря 2006-го, в день зимнего солнцестояния (единственный в мифах Древней Греции, когда богу Аиду позволено появляться из подземного царства на горе Олимп) – Ира прислала мне sms:

В честь “Мусорной корзины” мы задумали вереницу ликующих презентаций.

Первая встреча с читателями предполагалась на “Нон-фикшн”, но – ни плакатика, ни объявлений на весь Дом художника, ни толп журналистов – это нам совершенно не грозило: в полном составе рекламный отдел “Софии” брошен был на триумфальное продвижение Паоло Коэльо.

Ладно, мы с Ирой уселись на высокие табуретки, образовали воронку доброжелательности и стали засасывать туда случайных прохожих: били в бубен, гудели тибетской чашей и воскуряли благовония, мы просто праздновали жизнь, и на наш пылающий костер слетелось немало душ, но все они были друзья и знакомые, и вместо небольшого хотя бы гешефта мы раздарили налево и направо кучу книг.

Тогда же я обнаружила, что она неплохо играет на флейте.

Каждая презентация открывала мне Ирку с новой стороны. В “Клубе на Брестской” мой золотой издатель в широченных штанах танцевала на фоне летящих гусей, распластавших в полете крылья. Видела ли она, что творилось у нее за спиной на гигантском экране, или, может, чуяла своим стриженым затылком, но – настолько вписаться в стихию воздушного простора и гусиного полета… То ли в ней проступила птица тогда, то ли ангел, я не знаю.

На третью – в эзотерическом магазине “Белые облака” она просто не пришла. Там мы без нее зажигали с Лёней и Седовым.

– Среди твоей публики, – мне потом говорил Седов, у него-то глаз наметанный на такие вещи, – было много сумасшедших. Но особенно меня удивил продавец. Мне казалось: продавцы-то хотя бы нормальные? Ничего подобного. Когда ты читала про звук хлопка одной ладонью, он подошел ко мне и спросил: “А, правда: что такое звук хлопка одной ладонью? Какой ответ?” “Ну, понимаешь, – я стал объяснять, – тут в принципе нет ответа. Этот вопрос только создает ситуацию для ума, который не может ответить привычным способом…” “Нет, а всё-таки?” – он спросил.

Один-единственный верный поклонник моего таланта был точно в здравом уме, он заранее готовился к встрече, ужасно боялся ее прошляпить, считал часы и минуты… И с первых же слов заснул. А когда грянули аплодисменты, вскочил, опрокинув стул, и в смущении убежал.

Где она подметала штанами улицы в столь важный момент? Да где угодно она могла очутиться.

“Говорила вам или нет, – она писала в письме родителям, – что я задумала поехать в Африку? Через Зимбабве в Кению, через водопад Виктория, вдоль восточного побережья на Север, с трехдневной остановкой на острове Занзибар, дальше Серенгети, саванна и кратер Нгоронгоро, гигантский естественный заповедник с тысячными стадами и картелями хищников. Вы знаете, как давно я уже твержу про Африку. Мечта моя – страна Лимпопо! Этим летом я вдруг поняла, что если в ближайшее время не переведу свою мечту – как ребенка за руку через дорогу – из разряда иллюзий в страну солнца, пыли, масаев, грохочущих табунов и умопомрачительных плоскостей, потом будет уже поздно, острота ощущений будет уже не та…”