Между небом и землей - страница 20
— Спасибо вам, доктор!
Она помнила, как врач уговаривал ее называть его по имени — просто Базилио, — однако эта мелкая уступка подала бы ему слабую надежду на успех, а ей этого не хотелось. Он задержал ее руку в своей немного дольше, чем дозволяли приличия.
Но она отняла ее и открыла дверь.
— А вы, Мадемуазель? Неужели вы так и не назовете мне свое имя? — спросил доктор.
— К сожалению, я даже не знаю его.
Она прикрывала шею и плечи небольшой шалью. Запирая дверь за врачом, она увидела Мацетту, который издали наблюдал за ними.
Врач также заметил его и шепнул Мадемуазель:
— Сейчас скажу Мацетте, что Ванго полегчало. Слава богу, он вовремя нашел мальчика и тем самым спас ему жизнь.
— Говорите ему, что хотите.
— Что вы имеет против него, Мадемуазель? Ведь этот человек отдал вам все, что имел.
Она не ответила.
— Знаете, как он зовет своего осла? Сокровище мое! — со смехом сказал доктор.
— Не знаю и знать не хочу.
И она захлопнула дверь.
Не знаю. Не помню. Всегда одни и те же ответы.
Мадемуазель понимала: когда-нибудь ей придется перестать скрывать то, что она прекрасно знала, чего не забывала ни на минуту.
Она опустилась на колени перед Ванго. Он лежал с закрытыми глазами.
Ради этого мальчика она и сделала свой выбор — ничего не помнить. Лишь бы он был жив.
А тем временем Ванго в полудреме пытался вспомнить все, что свалилось на него за последние часы.
Воспоминания эти были нечеткими, и порядок событий путался у него в голове. Он помнил о лодке, о плаванье в тумане, о каких-то людях в черном, но теперь не мог бы сказать точно, сколько их было — несколько или только один, произошло все это ночью или солнечным днем. И лишь одно выделялось в этой смутной путанице образов — голос, звучавший четко и властно. Голос в ярком солнечном свете.
Голос человека, произнесшего ту странную фразу: «С детьми я давно не имел дела».
Однако несколькими часами позже, когда Ванго смог встать и сел за стол вместе с Мадемуазель, он решил со всем этим покончить. Его приключение слишком уж походило на сон, а подробности постепенно стирались из памяти.
Наверное, от него сохранится лишь эта большая шишка на затылке да еще странная тоска по чему-то неведомому.
Он с удовольствием поужинал. Доктор, явившийся к десерту, первым делом обследовал затылок Ванго.
— Ну, все уже почти прошло!
Да, для Ванго все уже почти прошло.
— Вы не попробуете мой суп? — спросила Мадемуазель из чистой вежливости, прекрасно зная ответ. — У меня осталась целая тарелка.
— О, я не хотел бы злоупотреблять, — ответил доктор, уже засовывая за ворот салфетку, — мне следовало бы отказаться…
И доктор уселся за стол. Трудно сказать, отчего так ярко заблестели его глаза — от запаха супа или от улыбки Мадемуазель.
Затем, в конце ужина, когда Базилио разрешил Ванго выпить капельку апельсинового вина, когда они вдоволь посмеялись над забавными историями, которыми всегда изобилует жизнь любого опытного врача, когда Ванго уже почти забыл о своем необычном приключении, доктор вдруг произнес фразу, которая изменила все:
— А сейчас я вам расскажу грустную новость: Пиппо Троизи — ну, вы знаете, тот, что торгует каперсами, — представьте себе, исчез.
Ванго решил, что ослышался.
— Кто, вы сказали, исчез?
— Пиппо Троизи. Его жена Пина уже три дня оплакивает пропавшего супруга.
Ванго закрыл глаза.
— Никогда бы не подумал, что Джузеппина будет так горевать, — продолжал доктор. — Честно говоря, у нее такой свирепый нрав, что вначале здесь поговаривали: уж не сама ли она его съела…
И доктор хихикнул. Ванго поспешно встал и выскользнул наружу.
Солнце уже садилось. Сделав несколько шагов, Ванго посмотрел вдаль. За ближайшим островом, длинным, с выпяченной серединой, очень похожим на беременную женщину, разлегшуюся на воде, едва виднелся другой островок. Он назывался Аликуди. Последние его обитатели давным-давно покинули эти места. Считалось, что он пустует уже больше двадцати лет.
— Ванго!
Обеспокоенный доктор вышел следом за мальчиком.
— Ты должен полежать в постели еще денек-другой.
— Ладно, полежу. Сейчас приду…
Врач направился было к дому.
— Доктор…
— Да?